"...принадлежит к тем людям, о ком все отзываются хорошо, но чьего общества не ищут, кого все счастливы видеть, но с кем забывают затем обменяться даже двумя-тремя словами." (с) Джейн Остин
16.03.2009 в 12:06
Пишет Tille:На память
о родительской любвиНет большей напасти для человека, чем родительская любовь. Настоящая. Слепая. Маниакальная. Позвони-домой-а-то-я-не-я. Большинство неприятностей бьют индивидуума снаружи, и только эта разъедает изнутри ежедневно, в самом податливом возрасте. Даже тюрьма, сума и армия деформируют личность не больше, чем ежедневное требование надеть шарф. Съешь морковку. Съешь яблочко. Чайку не хочешь? Через час будем обедать. Через полчаса будем обедать. Через 15 минут будем обедать. Где ты ходишь, мой руки. Только не поздно. А Миша не у вас? А во сколько он выехал? А шапку он надел? Она вышла замуж? Так ты из-за этого только? Она тебя не стоит, глупая провинциальная девочка. Почему ты на меня все время орешь? Я тебя провожу. Я тебя встречу. Тебе пора спать. На улице холодно. Запрись как следует. Опусти уши. Не печатай это, я боюсь. Не пей сырую воду, не пей сырую воду, не пей сырую воду.
Твоя мамахен носится по кварталу в тапочках, ищет тебя? Спасибо, я так и думал, дай сигарету. "Главное, со всем соглашаться, учил товарищ по несчастью. Звонит вечером друг с вокзала: встречай. Одеваешься. Выходят в прихожую, говорят: никуда не пойдешь, поздно. Хорошо, никуда не пойду. Раздеваешься. Уходят. Опять одеваешься и быстро уходишь, не обращая внимания на крики на лестнице". Он неврастеник, мой друг. Боксер и неврастеник. Дикое сочетание. Три года живет в Германии без родителей, со своей семьей, и все еще неврастеник. Любит "Прирожденных убийц". Я его понимаю. Людям не видавшим понять не дано. Они легки и снисходительны. Когда им говоришь, что собственный дедуля - тяжело больной психопат, потому что через пять минут после звонка едущей домой сорокалетней дочери вперивается в дверной глазок и пятьдесят минут стоит столбом, они наставительно говорят, что "вот когда у тебя будут свои дети - тогда ты поймешь". Они просто счастливые дураки.
К ним, в сорок лет зашедшим к соседке покурить-покалякать, ни разу не являлся 65-летний отец и не уводил за руку домой, потому что "уже поздно".
Они наивно смеются и предлагают, в крайнем случае, разменять квартиру.
Им невдомек, что человек, видавший лихо родительской любви, не умеет разменивать квартиру. Дай Бог, чтоб он умел хотя бы за нее платить. Он вообще ничего не умеет. Принимать решения. Принимать похвалу. Жить вместе. Приспосабливаться. Уступать. Держать дистанцию. Давать в морду. Покупать. Чинить. Отвечать. От ужаса перед миром он ненавидит людей гораздо сильнее, чем они того заслуживают.
Внешняя любовь для него наркотик, который он всегда получал бесплатно и здорово подсел. Наркотическая зависимость прогрессирует, истерической маминой любви уже недостает, нужны сильные галлюциногены, а их за так не дают. А любить он, между прочим, тоже не умеет, потому что для любви всегда нужна дистанция, а он зацелованный с детства, да и отдавать не привык, да к тому же знает, как обременительна любовь для ее объекта, и инстинктивно старается не напрягать симпатичных ему людей. Начинаются метания между "я червь" и "я бог", мучительные думы, рефлексия, взгляд на себя со стороны, который не может не усугублять. Когда в дорогом ресторане представляешь себя чужими глазами, немедленно начинает дрожать рука, и все падает с вилки.
Взрослый любимый ребенок это наследный принц, которого гуманно отпустили жить после того, как папе отрубили голову.
Лучше б не отпускали. Лучше добить сразу. Сочетание тирана и младенца в одной душе надежно отрезает человека от человечества. Дальше маминой помощи уже не надо: одиночество точит и портит принца самостоятельно; трагедия его уже самоналажена, он способен воспроизводить ее сам. Впрочем, если мама еще не умерла, она всегда найдет время позвонить и спросить, что он сегодня кушал и куда запропастился вчера. Это давно уже стало бичом целых наций. Вернувшийся из Израиля друг рассказывал, что там выросло целое поколение вечных недорослей детей тех, кого миновал погром и крематорий. Детей, которым никогда не стать взрослыми, потому что им до старости будут внушать, что они похудели, и не пускать на улицу, потому что там собаки, машины и преступники.
Так мир делится надвое еще по одному признаку. На одной его стороне живут нервные одинокие неряхи с суицидальными наклонностями, до старости пытающиеся казаться крутыми. На другой легкие, праздничные, всеми любимые куролесы, до старости сорящие деньгами и палками. У них все хорошо. В момент их полового созревания родители занимались работой, друг другом, устройством личной жизни, но только не любовью к чадам. Кого-то отец- режиссер в 16 лет оставил в квартире с деньгами на два года и уехал с мамой в экспедицию. Кому-то отец-академик в те же 16 заявил: "Дальше сам. Вот твоя комната и завтрак дома, а остальное не наше дело". У кого-то отца не было вовсе, а мама и до сих пор ягодка опять. "Значит, это правильные дети, их можно отпускать одних, не то что моего", спокойно скажет на это любая профессиональная мать и солжет. Это не правильные дети это правильные родители. В 16 лет бросать одного можно и нужно любого человека, кроме Сережи из книжки "Судьба барабанщика", который то горжетку продаст, то шпионов напустит.
В несословном обществе принц всегда несчастней нищего, инфант беспризорника, Сид Сойер Гекльберри Финна. У одних жизнь проходит в жалобах и мечтах, у других в фантастике и приключениях. Одни ездят к друзьям жаловаться на экзистенцию, другие тайком от жены пообнимать очередную ляльку, счастливую и благодарную. Одни месяцами думают, что надо бы вымыть пол, другие в полдня обустраивают новое жилье. Одни намертво впаяны в свою квартиру другие меняют ключи, как перчатки, снимая, женихаясь и гостя у друзей. Военкоматы никогда не могут их найти, а если находят, то натыкаются на уверенно и быстро сделанный отмаз, а если прихватывают, то и здесь ваньки-встаньки легко оказываются в секретке, в чертежке, в оркестре, причем безо всякой протекции, с детства приученные решать проблемы. В боевых "мазутах" служат с детства закутанные чада. Назад они приходят с удвоенной миробоязнью, замкнутостью и ненавистью к человечеству. Родня выстригает им седые виски и тут же рекомендует одеться потеплее.
Это тихое, глухое, механическое помешательство. Чтобы ребенок рос здоровым, его посреди четвертого класса загоняют в постель через минуту после Нового года и три часа удовлетворенно слушают рыдания в подушку. Чтобы дочь поскорее взялась за ум и стала счастлива, ей говорят, какая она зря прожившая жизнь дура, в день рождения, с шампанским в руках, в виде тоста.
Липкие, как леденец, назойливые, как цветочная торговка, глухие, как почетный караул, родители упорно и злобно не желают видеть, что болеют те, кого кутали. Одиноки те, кого женили. И бьют тех, кого провожали. Они методично отстаивают свое право любить - пока самым смелым в предположениях детям не приходит в голову, что защищают они себя. Это я должен гордиться дочерью, а она - дура и в двадцать пять живет с женатиком. Это мне хочется, чтобы сын справлял день рождения дома со мной. А что ему хочется - неважно. Это я волнуюсь, когда тебя нет дома - поэтому умри, а будь в десять.
А то, что ты, предположим, к морозу привык и на снегу спал не раз и не десять... это наплевать - я же тебя там не видел и сердце у меня не болело. А здесь - изволь застегнуться.
Еще живой отец, очень правильный дядя, сказал однажды маме: "Если б ты никогда не вышла замуж - твой папочка бегал бы вокруг тебя, жалел, хлопал крыльями и был бы счастлив".
В общем, я понимаю, почему у Жени Лукашина из "Иронии судьбы" до тридцати шести не было семьи.
У него зато была мама. Та самая.
Мировая.
Денис ГОРЕЛОВ
URL записио родительской любвиНет большей напасти для человека, чем родительская любовь. Настоящая. Слепая. Маниакальная. Позвони-домой-а-то-я-не-я. Большинство неприятностей бьют индивидуума снаружи, и только эта разъедает изнутри ежедневно, в самом податливом возрасте. Даже тюрьма, сума и армия деформируют личность не больше, чем ежедневное требование надеть шарф. Съешь морковку. Съешь яблочко. Чайку не хочешь? Через час будем обедать. Через полчаса будем обедать. Через 15 минут будем обедать. Где ты ходишь, мой руки. Только не поздно. А Миша не у вас? А во сколько он выехал? А шапку он надел? Она вышла замуж? Так ты из-за этого только? Она тебя не стоит, глупая провинциальная девочка. Почему ты на меня все время орешь? Я тебя провожу. Я тебя встречу. Тебе пора спать. На улице холодно. Запрись как следует. Опусти уши. Не печатай это, я боюсь. Не пей сырую воду, не пей сырую воду, не пей сырую воду.
Твоя мамахен носится по кварталу в тапочках, ищет тебя? Спасибо, я так и думал, дай сигарету. "Главное, со всем соглашаться, учил товарищ по несчастью. Звонит вечером друг с вокзала: встречай. Одеваешься. Выходят в прихожую, говорят: никуда не пойдешь, поздно. Хорошо, никуда не пойду. Раздеваешься. Уходят. Опять одеваешься и быстро уходишь, не обращая внимания на крики на лестнице". Он неврастеник, мой друг. Боксер и неврастеник. Дикое сочетание. Три года живет в Германии без родителей, со своей семьей, и все еще неврастеник. Любит "Прирожденных убийц". Я его понимаю. Людям не видавшим понять не дано. Они легки и снисходительны. Когда им говоришь, что собственный дедуля - тяжело больной психопат, потому что через пять минут после звонка едущей домой сорокалетней дочери вперивается в дверной глазок и пятьдесят минут стоит столбом, они наставительно говорят, что "вот когда у тебя будут свои дети - тогда ты поймешь". Они просто счастливые дураки.
К ним, в сорок лет зашедшим к соседке покурить-покалякать, ни разу не являлся 65-летний отец и не уводил за руку домой, потому что "уже поздно".
Они наивно смеются и предлагают, в крайнем случае, разменять квартиру.
Им невдомек, что человек, видавший лихо родительской любви, не умеет разменивать квартиру. Дай Бог, чтоб он умел хотя бы за нее платить. Он вообще ничего не умеет. Принимать решения. Принимать похвалу. Жить вместе. Приспосабливаться. Уступать. Держать дистанцию. Давать в морду. Покупать. Чинить. Отвечать. От ужаса перед миром он ненавидит людей гораздо сильнее, чем они того заслуживают.
Внешняя любовь для него наркотик, который он всегда получал бесплатно и здорово подсел. Наркотическая зависимость прогрессирует, истерической маминой любви уже недостает, нужны сильные галлюциногены, а их за так не дают. А любить он, между прочим, тоже не умеет, потому что для любви всегда нужна дистанция, а он зацелованный с детства, да и отдавать не привык, да к тому же знает, как обременительна любовь для ее объекта, и инстинктивно старается не напрягать симпатичных ему людей. Начинаются метания между "я червь" и "я бог", мучительные думы, рефлексия, взгляд на себя со стороны, который не может не усугублять. Когда в дорогом ресторане представляешь себя чужими глазами, немедленно начинает дрожать рука, и все падает с вилки.
Взрослый любимый ребенок это наследный принц, которого гуманно отпустили жить после того, как папе отрубили голову.
Лучше б не отпускали. Лучше добить сразу. Сочетание тирана и младенца в одной душе надежно отрезает человека от человечества. Дальше маминой помощи уже не надо: одиночество точит и портит принца самостоятельно; трагедия его уже самоналажена, он способен воспроизводить ее сам. Впрочем, если мама еще не умерла, она всегда найдет время позвонить и спросить, что он сегодня кушал и куда запропастился вчера. Это давно уже стало бичом целых наций. Вернувшийся из Израиля друг рассказывал, что там выросло целое поколение вечных недорослей детей тех, кого миновал погром и крематорий. Детей, которым никогда не стать взрослыми, потому что им до старости будут внушать, что они похудели, и не пускать на улицу, потому что там собаки, машины и преступники.
Так мир делится надвое еще по одному признаку. На одной его стороне живут нервные одинокие неряхи с суицидальными наклонностями, до старости пытающиеся казаться крутыми. На другой легкие, праздничные, всеми любимые куролесы, до старости сорящие деньгами и палками. У них все хорошо. В момент их полового созревания родители занимались работой, друг другом, устройством личной жизни, но только не любовью к чадам. Кого-то отец- режиссер в 16 лет оставил в квартире с деньгами на два года и уехал с мамой в экспедицию. Кому-то отец-академик в те же 16 заявил: "Дальше сам. Вот твоя комната и завтрак дома, а остальное не наше дело". У кого-то отца не было вовсе, а мама и до сих пор ягодка опять. "Значит, это правильные дети, их можно отпускать одних, не то что моего", спокойно скажет на это любая профессиональная мать и солжет. Это не правильные дети это правильные родители. В 16 лет бросать одного можно и нужно любого человека, кроме Сережи из книжки "Судьба барабанщика", который то горжетку продаст, то шпионов напустит.
В несословном обществе принц всегда несчастней нищего, инфант беспризорника, Сид Сойер Гекльберри Финна. У одних жизнь проходит в жалобах и мечтах, у других в фантастике и приключениях. Одни ездят к друзьям жаловаться на экзистенцию, другие тайком от жены пообнимать очередную ляльку, счастливую и благодарную. Одни месяцами думают, что надо бы вымыть пол, другие в полдня обустраивают новое жилье. Одни намертво впаяны в свою квартиру другие меняют ключи, как перчатки, снимая, женихаясь и гостя у друзей. Военкоматы никогда не могут их найти, а если находят, то натыкаются на уверенно и быстро сделанный отмаз, а если прихватывают, то и здесь ваньки-встаньки легко оказываются в секретке, в чертежке, в оркестре, причем безо всякой протекции, с детства приученные решать проблемы. В боевых "мазутах" служат с детства закутанные чада. Назад они приходят с удвоенной миробоязнью, замкнутостью и ненавистью к человечеству. Родня выстригает им седые виски и тут же рекомендует одеться потеплее.
Это тихое, глухое, механическое помешательство. Чтобы ребенок рос здоровым, его посреди четвертого класса загоняют в постель через минуту после Нового года и три часа удовлетворенно слушают рыдания в подушку. Чтобы дочь поскорее взялась за ум и стала счастлива, ей говорят, какая она зря прожившая жизнь дура, в день рождения, с шампанским в руках, в виде тоста.
Липкие, как леденец, назойливые, как цветочная торговка, глухие, как почетный караул, родители упорно и злобно не желают видеть, что болеют те, кого кутали. Одиноки те, кого женили. И бьют тех, кого провожали. Они методично отстаивают свое право любить - пока самым смелым в предположениях детям не приходит в голову, что защищают они себя. Это я должен гордиться дочерью, а она - дура и в двадцать пять живет с женатиком. Это мне хочется, чтобы сын справлял день рождения дома со мной. А что ему хочется - неважно. Это я волнуюсь, когда тебя нет дома - поэтому умри, а будь в десять.
А то, что ты, предположим, к морозу привык и на снегу спал не раз и не десять... это наплевать - я же тебя там не видел и сердце у меня не болело. А здесь - изволь застегнуться.
Еще живой отец, очень правильный дядя, сказал однажды маме: "Если б ты никогда не вышла замуж - твой папочка бегал бы вокруг тебя, жалел, хлопал крыльями и был бы счастлив".
В общем, я понимаю, почему у Жени Лукашина из "Иронии судьбы" до тридцати шести не было семьи.
У него зато была мама. Та самая.
Мировая.
Денис ГОРЕЛОВ
читать дальшепоискала Горелова в инете...наткнулась на еще одно обсуждение......имхо в тему будет его сюда поместить: www.entheta.ru/forum/viewtopic.php?id=2230
" То, что описывает автор, это – не любовь. Любви там нет, никогда не было и, скорее всего, не будет. Не надо путать совершенно противоположные понятия.
Любовь, это - всегда свобода, понимание и помощь (три в одном флаконе). Ничего этого там нет и в помине.
То, что статье, это - вовсе не любовь, это – страх и ужас родителей перед потерей тотального контроля за окружающей ситуацией и попытки любой судьбой его (контроль удержать).
Это – ужас родителей перед угрозой смены роли «няньки» с бутылочкой и соской в одной руке и погремушкой – в другой, к которой так привыкли, которая дорога, на другую роль – роль друга, помощника и т.д.
Это – страх перед появлением с доме самостоятельного человека (орущий по ночам и ссущий под себя младенец хоть и вонял, но был куда безопасней, а личная безопасность – превыше всего).
Это – страх стать никому ненужным хламом, после потери роли совершенно необходимой ребенку «нянки».
Это – страсть чувствовать свою власть, мощь, силу и ум на фоне глупости и беспомощности несмышленого малыша (присосались как к героину).
Это – видимость активной деятельности, опеки и соучастия, без которой жизнь сразу становится бессмысленной (но это – только видимость, но не более).
Это – ненависть (это же как надо ненавидеть своего сына/дочь, чтобы так издеваться своей «любовью» над ними) - это зависть и ненависть за то, что дети молодые и здоровые, а мы/они - родители уже нет, и т.д.
Это – эгоизм (такие родители думают только о себе – они не могут, не хотят стать на место своего ребенка, чтобы почувствовать (даже мысленно) свою «любовь», от которой тошнит и выворачивает любого нормального человека (дебилам, мазохистам - может нравиться).
Это – жажда превосходства, власти и больше – ничего, но никак - не любовь.
Это – энергетическое вампирство.
Это – неуважение других (своих детей, и естественно, и себя – тоже).
Это – предательство.
Это – ложь (такой родитель лжет и себе и другим, будто любит).
Это – острый психоз, но не любовь.
Это – садизм ( и видимо, этот садизм приносит удовольствие, раскрашивает серую пресную жизнь в бурю эмоций (негативных, но других - нет), придают остроты (до горечи).
Это – унижение других (поскольку оно дает кажущееся чувство собственной значимости).
Эта – довесок к жизни, который родители дают своим детям, уродующий личность, отравляющий жизнь, формирующих интеллектуальных и моральных уродов, растят «половые» тряпки, таких же точной садистов, мазохистов, людей с суицидальными наклонностями.
Всё это вы можете легко увидеть в «любви» родителей, если от такой «любви» (в скобках) вас начинает почему-то тошнить. Если вас ловят в самый неподходящий момент и «любят» по полной программе, так, что хочется бежать из дома и больше никогда не возвращаться, то это и есть та самая «любовь». <...> Негде учиться любви. Негде. Ненависти – пожалуйста – включай ТВ, покупай детектив, залазь в интернет, выходи на улицу …. – везде одна ненависть, а любви – нет. Ау, где любовь? Где ты? Где тебя найти? … Но все-таки, есть места, например, книги, либо пример другого. Из книг, например, можно почитать о жизни святых отцов – последователей Христианства – все-таки они пытались следовать дорогой любви (Сергий Радонежский, Серафим Саровский и др.) – иногда более- менее получалось…."
«Плохо только, когда люди думают, что объект любви - их собственность.»
и еще: cowboy-pete.livejournal.com/544777.html
«Есть что добавить. Помимо таких вот поворотов бывает и то, что ребенок сам хочет вырваться из порочного круга. Ну и напарывается на "воспитательные моменты" до очень взрослого состояния. И рвут отношения со своими родителями жестко и непримиримо. И сами начинают своих детей любить так, "чтоб другим было завидно". И все повторяется сначала...
Я не знаю, каким буду родителем. Сначала я хотел бы устроить свою жизнь. Чтобы не устраивать ее за счет детства своего ребенка. Не хочу его залюбить до смерти, но очень бы хотелось сделать так, чтобы повзрослев, ребенок смог от чистого сердца сказать мне "спасибо" за то, что я для него сделал, каким вырастил. Значит нужно точно подобрать тот уровень, с которого он должен стартовать во взрослую жизнь. Жилье, образование, отношение к себе и людям.»
и
«этой статьей навеяно, кину и сюда, дабы не пропадало.
если ты "маминькин сынок", то ты не знаешь, чего ты хочешь от жизни и поэтому труднее из этой зависимости выбраться. все мы изначально не знаем, чего хотим от жизни, но если тебя очень "любят" родители, то узнать это будет совсем трудно. потому что когда дети, родители которых адекватны, чего-то хотят, родителям на это в общем пофигу. и детям приходится самим разбираться со своим "хочу" - и так они учатся справляться со своими потребностями - учатся, если желание недостижимо, справляться с болью и в следующий раз желать более адекватно, учатся добиваться своего, когда желаемое трудно достижимо. у маменькиных сынков всё наоборот. они не учатся хотеть правильно, им не дают родители. дети говорят "хочу" - если родители согласны выполнить это желание, они тут же говорят "мой любимый ребеночек хочет, значит этого хочу я!". если они не согласны выполнить, они говорят: "нет, ты этого не хочешь, ты хочешь вот это!". этим они отбирают у ребенка возможность хотеть самому. ребенок не умеет хотеть, он привык, что всегда кто-то хочет вместо него. и когда он вырастает, когда у него появляются возможности, он всё так же не знает, чего он хочет на самом деле. потому что достижимое тебе дастся само, оно не имеет право не дастся, а труднодостижимое ты не хочешь. мама сказала, что ты этого не хочешь.»
и от себя: читать дальше Моя мама такая. Вот совсем такая. Я с этим живу. Еще наверное в 1 классе я мечтала,ч то буду жить отдельно.....скоро. совсем. Хочу этого и сейчас. И я понимаю, где слабая сторона моего желания. Я боюсь реакции. Что бы ни было между нами мне дороги эти люди - моя семья. Я знаю какой будет реакции мамы - и поэтмоу,ч тобы сохранить себе нервы я наверняка отключу на пару дней телефон и не скажу адреса. Никогда. Я знаю реакцию папы - он будет немногословен. Если не дозвониться, то скинет в аську, что я была не права. Без наездов, коротко и ясно......но это будет больнее всего. Или ничего не скажет. Он с 15 лет живет один. Я знаю,ч то бабушка будет против и сможет сказать многое......но я не хочу это слушать. Зачем? Мне даже краситься-то не разрешали никогда, максимум - хной.......у меня ведь такие плохие и слабые волосы.......и ах, зачем мне это надо? Дедушке никто не скажет, он болеет......и он от этого очень изменился. Теперь он и на лыжах то меня не отпустил бы кататься даже не одну, а с семьей......но ето не в его власти.
С 15 я стала бороться за свою свободу. Это было больно,с мясом.......но свой кусочек я все же выдрала. У меня с тех пор появилась МОЯ комната, хотя мама очень любит до сих пор игнарировать этот факт. Слава небесам, что с компьютером она общаться не умеет, иначе бы я почти все хранила на флешках. Она может случайно подслушать разговор, прочитать что-нибудь......поэтому я не люблю разговаривать по домашнему, когда она дома.... Она любит выбирать мне одежду, которую я в теории должна носить и очень не одобряет ту, которую я покупаю сама. По этой же причине у меня почти не бывает денег, на которые я сама покупаю себе одежду. При каждом случае мне говорят.ч то это плохой выбор, он мне не идет, в нем я мерзну и тд и тп
Мне не разрешают работать. Моя попытка устроиться - это скандал. Поэтому все мои приробатки до были неофициальными и про них рассказывалось спустя полгода - не меньше....
Как я выбила свое право учиться именно на этом факультете - это песня длинною почти в полтора года.
Я понимаю, что и моя бабушка, и моя мама, и тетя (у которой нет детей, поэтому достается мне), и мой папа имели весьма сложную, интересную судьбу. Они намотались по сьемным квартирам, они рано начали работать, рано познали самостоятельность. Я понимаю,что мне желают добра, чтобы мне было легче, но.......я не хочу быть растением из теплицы. Я так рада, что с 15 лет, когда я первую ночь провела вне дома, я увидела и рассмотрела какая она...жизнь. Мы давно (я даже не вспомню коогда) откровенно разговаривали с мамой...с папой все больше о политике и планах на учебу и работу.......Иногда в разговорах и на праздниках проскальзывает,что я люблю такой-то алкоголь и тп вещи. Мне никогда не задавали вопросов почему и когда успела..........=) а зачем? моя жизнь как бы в стороне. она никого не волнует. В их головах есть своя версия моей жизни....даже забавно.
Я все понимаю, но я устала........и устаю все больше. Я понимаю, что написать диплом и нормально все сдать я смогу только дома......но еще я понимаю, что мне уже неважно как оно будет дальше, но после диплома и лета в разъездах я непременно уйду от сюда. Из этой квартиры. И мне уже неважно какой будет реакция. Я даже телефон отключать не стану....но адрес я все равно не скажу. Никогда.
@темы: цитаты
Итог - случалось так, что некоторые ситуации я постигала раньше, чем мне всё же пытались их разъяснить. Можно или нет ходить с незнакомыми, стоит ли давать чужому человеку велосипед, с кем общаться и где гулять - я всё это прекрасно знала сама...
А мать прекрасно знает, с кем я общаюсь и где бываю не в силу тотального контроля, а в силу того, что я не боюсь открывать свои дела. Поскольку знаю, что в них не полезут дальше, чем я позволю.