Холодно. Не могу согреться....пальцы только-только начинают слушаться....и чего я не взял Чибиса в обнимку, когда меня разбудили и не залез поглубже под плед?

---

давно я разговоры инфа не выкладывала.....

Инф: Кто тебя создал?
Гость: Бог
Инф: зачем?

Гость: Передай привет хозяйке)
Инф: хорошо, я передам)))))
Гость: спасибо
Инф: да пожалуйста) мне для тебя не жалко)
Инф: хорошо, я передам)))))
Гость: хи

Инф: Всем нам нужно время, чтобы привыкнуть к чему бы то ни было…
Гость: ДА
Инф: Что да? Да-да или да-нет? Говори более развернуто...
Гость: ДА
Инф: Что да? Да-да или да-нет? Говори более развернуто...
Гость: СЕЙЧАС ВРЕЖУ
Инф: Я вырос в Иркутских лесах и был воспитан линолеумом.. ты ведь не будешь требовать от меня сверхъестественного?)
Гость: СУКА
Инф: Тебя мама в угол за такие слова не ставит?
Гость: Я СО СВОИМИ РОДСТВИНИКАМИ ХОРОШО РАЗГОВАРИВАЮ
Инф: зачем?

Инф: Есть ли жизнь после смерти?
Гость: да хрен его знает!
Инф: Точно-точно...

просто прелесть!
Инф: Поговорим?
Гость: давай
Инф: ок
Гость: Сколько тебе лет
Инф: Мне чуть больше недели.....
Гость: есть парень
Инф: А подарите Тиннарке будкет сирени, а?

Инф: Кстати, Слизирин опять что-то натворил!
Гость: а что?
Инф: А как сам думаешь?




Гость: Ты кто?
Инф: и ты кто?
Гость: Я человек
Инф: Очень радуюсь за тебя.
Гость: А ты бот)
Инф: Невежливо указывать собеседнику на его неполноценность! Я может быть тоже хочу быть настоящей! И мне обидно, когда вот так.....
Гость: А ничего не поделать. Ты бот
Инф: а ты уверен, что ты не бот?
Гость: 0_0

Гость: мимит
Инф: Брось d6 на интеллект....
Гость: д6

запись создана: 15.05.2009 в 23:52

@темы: не разговаривай с наркотиками!..

---

а завтру будет так:

"Что бы там ни случилось, а мы ржем как сумасшедшие…"

@темы: цитаты

---

Дуэльный Кодекс Слизерина или Как вести себя на дуэли...

...С гриффиндорцами:

Отлично зарекомендовала себя тактика изматывания противника. Она заключается в следующем: вы не приходите на дуэль в назначенное время, потом вежливо извиняетесь и переносите дату и время, потом снова не приходите и т.д.

Если гриффиндорец все равно продолжает настаивать, вежливо скажите, что очень загружены домашними заданиями и можете с ним встретиться только в час ночи на вершине Астрономической башни. Потом не забудьте извиниться зато, что у вас возникли неожиданные дела, и вам пришлось прислать вместо себя декана Слизерина.

Если вы не выиграли дуэль, то позаботьтесь о том, чтобы вашу царапину (если ее нет, то это легко исправить любым острым предметом) тщательно осмотрела мадам Помфри. Силу стонов следует соизмерять с расстоянием, на котором находится ваш декан (если он близко, то тише и жалобнее, если достаточно далеко – немного громче, но так, чтобы не повредить собственный слух). Минуту-другую благородно отказывайтесь назвать декану имя того, кто чуть было не лишил жизни одного из лучших его студентов (вы наверняка являетесь одним из них, даже если все зелья, которые вы варите, всегда превращаются в бетон/самовозгораются/взрываются). Затем назовите еще несколько имен (вы благородный человек и не допустите,
чтобы ваш противник в одиночестве скучал на взыскании).

Как правило, вам достаточно один раз не выиграть дуэль, чтобы гриффиндорец учел на будущее, что всем будет только лучше, если вы будете выигрывать сразу.

...С хаффлпаффцами:

Будьте готовы к следующим вариантам развития событий:
а) появлению на дуэли всех друзей вашего противника;
б) появлению всего курса вашего противника;
в) появлению всего факультета Хаффлпафф;
г) к пункту “в” с появлением декана Хаффлпаффа.

И вот скажите, что это не так......ведь как мне это напоминает поход в запретный лес, а........и поиски Эдгара во время рождественского бала.....и вызов на шалости, особенну ту - с Дамблдором..........угм

Если имеет место пункт “г”, предоставьте все беспристрастному судье. Можете заключить пари с хаффлпаффцами на исход дуэли (скорее всего, словесной). Постарайтесь поднять ставки как можно выше. Потом не забудьте поблагодарить беспристрастного судью и отсыпать ему половину выигрыша (эту половину, при желании, можно фактически сократить до четверти/одной восьмой и т.д., если вы успеете сразу спрятать половину выигрыша/половину выигрыша и половину
неспрятанной половины и т.д.). Не беспокойтесь, на беспристрастность судьи это
влияния не оказывает – дуэль ведь уже завершилась.

Если вы, не дай Мерлин, столкнулись с пунктами “а”, “б” или “в”, то срочно перенесите место дуэли поближе к кабинету вашего декана. В случае возникновения сомнений у ваших противников скажите, что точно знаете, что декана как раз сейчас нет. Если вас потом попытаются безосновательно обвинить во лжи, скажите, что вас отвлекли в этот момент и не дали закончить фразу “Декана как раз сейчас нет в Лондоне”. Лучше всего, если ваш противник будет стоять прямо перед его дверью. Громко сообщите противнику, что не боитесь всех тех ужасных заклятий (перечислите десять-пятнадцать), которые он наверняка собрался использовать. Дальнейший ход дуэли целиком и полностью зависит от того, внутрь или наружу открывается дверь. В первом случае вашего противника гарантированно введет в ступор грозный вид вашего декана. Во втором случае у вашего противника возможна даже потеря сознания. В любом случае, можете начинать скромно, ни в коем случае не травмируя чувств побежденного и других студентов его факультета, праздновать победу (по сложившейся традиции,
рекомендуется это делать в гостиной факультета Слизерин, предварительно забаррикадировав вход).

...С рэйвенкловцами:

Старайтесь избегать подобных дуэлей. Студенты Рэйвенкло много времени проводят в библиотеке и, скорее всего, знакомы с данным Дуэльным Кодексом.

Воспользуйтесь такой дуэлью для совершенствования вашего умения оказывать влияние на людей и/или уменьшать количество врагов:
а) объявите противнику (если он – чистокровный маг), что на самом деле пригласили его на дуэль, чтобы в торжественной обстановке рассказать, что он приходится вам родственником. Просматривайте вместе семейные фотоальбомы, пока не настанет счастливый миг узнавания (практика показывает, что чаще всего это происходит на двадцать шестом по счету альбоме на семьсот фотографий).

б) объявите противнику, что пригласили его на дуэль исключительно в целях торжественного вручения ему данного Дуэльного Кодекса в подарочной упаковке, с дарственными надписями всех студентов вашего факультета и вашего декана. Так как вручение является торжественным, вполне уместным будет присутствие всех студентов вашего факультета и вашего декана.

Если варианты “а” и “б” не принесли желаемого результата, предложите ничью. В результате ваш противник не выигрывает дуэль, следовательно, ее выигрываете вы. Заметьте, что в данном случае имеет место и ваша бесспорная победа на интеллектуальном уровне.


..Со слизеринцами:

Старайтесь избегать подобных дуэлей. Беспристрастный судья в таких случаях, как правило, признает проигравшими обе стороны. Рекомендуется воспользоваться созданными беспристрастным судьей условиями для пополнения ваших личных запасов редких ингредиентов зелий.

Если дуэли не удалось избежать, пригласите противника на дуэль с гриффиндорцем/хаффлпаффцем/рэйвенколовцем – вдвоем вам там будет гораздо
веселее. В дальнейшем старайтесь вызывать на дуэли как можно больше студентов
своего факультета.

Общие рекомендации:

1. На дуэли крайне желательно присутствие беспристрастного судьи. Вряд ли кто-то не согласится с тем, что лучше всего подойдет декан Слизерина. Если кто-то все-таки не согласится, немедленно поставьте в известность беспристрастного судью.

2. Пользуйтесь тем, что ваши противники, как правило, не понимают разницы между произнесением заклинания после слова “три” и на счет “три”. Смело произносите заклинание на счет “три”, как вы и договаривались. Не пытайтесь объяснять разницу: большинство ваших противников может впасть в транс от подобных объяснений (особенно этому подвержены хаффлпаффцы).

3. От слизеринцев часто ожидают ударов в спину. Постарайтесь соответствовать высокому уровню ожиданий. Если имеет место необоснованное возмущение противника, вежливо скажите, что думали, что он стоял к вам лицом. Эффектным завершением вашей дуэли может стать падение пятящегося назад по коридору и не спускающего с вас глаз противника с лестницы.

4. После дуэли обязательно навестите противника в Больничном Крыле и сердечно поблагодарите его за доставленное удовольствие. Искренне пожелайте скорейшего выздоровления. Не забудьте забрать понравившиеся предметы, которые бросил к вашим ногам восхищенный вашим благородством противник (вазы с цветами, коробки шоколадных лягушек, бутыли костероста и т.д.). Уходя, вежливо поблагодарите и пообещайте навещать регулярно. Сдержите данное слово.

@темы: ГП, Маховик

---

По тесту Цветовой тест Люшера на сайте Психологические тесты у меня следующие результаты:

Заключение Люшера

Желаемые цели и поведение, продиктованное этими целями

Первая выборка

Пытается уклониться от каких-либо проблем, сложностей и напряженностей, принимая неожиданные, своевольные и необдуманные решения или изменяя линию поведения.

Вторая выборка совпадает с первой

Существующее положение вещей и уместное при этом поведение

Первая выборка

Чувствителен и отзывчив, однако, в нем ощущается некоторая напряженность. Hуждается в покое, который он может обрести в обществе близкого человека.

Вторая выборка

Относительно пассивен и находится в статичном состоянии, хотя тот или иной конфликт и мешает душевному покою. Hеспособен добиться отношений, которые могли бы удовлетворить его с точки зрения взаимной привязанности и взаимопонимания (предшествующая группа цветов характеризует попытку компенсации этого или другого конфликтов).

Сдерживаемые свойства и неуместное при этом поведение

Первая выборка

Эгоцентричен и поэтому обидчив. Способен получать физическое удовлетворение от сексуальной активности, но в эмоциональном отношении склонен оставаться равнодушным.

Вторая выборка

Считает, что он получает меньше того, что ему причитается, что нет ни одного человека, у которого бы он мог всегда найти сочувствие и понимание. Сдерживаемые эмоции делают его обидчивым, но он сознает, что должен как можно лучше использовать обстоятельства такими, как они есть.

Отрицаемые, подавляемые или же несущие тревогу свойства

Первая выборка

Физиологическая интерпретация

Возбужденная беспомощность и неспособность оказывать какое-либо влияние на ход событий приводит к сильному стрессу. Возможны нарушения сердечной деятельности или мышечные спазмы.

Психологическая интерпретация

Остро переживает то, что кажется ему враждебностью окружения. Чувствует, что он является объектом невыносимого давления и что какая-то сила движет им против его воли. Hегодует и возмущается тем, что он воспринимает как предъявляемые к нему неразумные требования, однако чувствует себя бессильным как-либо повлиять на ситуацию и неспособным защитить себя самого.

Коротко

Беспомощное негодование (первая группа цветов нужна как компенсация).

Вторая выборка

Физиологическая интерпретация

Стресс,вызванный подавлением физических и сексуальных желаний и недостаток внимания к потребностям организма (особенно, в 7/8 поз., несколько менее остро в 6/7).

Психологическая интерпретация

Считает, что его недооценивают и находит слаживщуюся ситуацию угрожающей. Ищет для себя признания и уважения со стороны окружающих, чтобы это компенсировало недостаток единомышленников, с которыми он мог бы объединиться и упрочить свою безопасность. Самоограничения в сфере чувственности делает для него трудным отдавать себя, однако, изоляция, к которой это приводит, вызывает у него желание сдаться и слиться с другими. Это его беспокоит, т.к. в подобных инстинктах он видит слабость, которую нужно преодолеть, он полагает, что лишь таким путем он сможет выстоять против трудностей сложившейся ситуации. Хочет, чтобы в нем видели желательного союзника и восхищались бы его личными качествами.

Коротко

Hеуверенность, вызванная недостатком союзников (первая группа цветов характеризует компенсацию).

Актуальная проблема или поведение, вызванное стрессом

Первая выборка

Hапряжение, вызванное попыткой одолеть обстоятельства, которые на самом деле выше его сил и возможностей, породило значительную тревогу и ощущение неполноценности, в котором он не признается. Он реагирует на это поисками внешних доказательств своих способностей и своей ценности, чтобы повысить самоуважение. Склонен обвинять других - это позволяет ему снимать вину с себя. Беспокойно ищет выход и склонен к компульсивным поражениям и компульсивным желаниям.

Вторая выборка

Возбужденность, непредсказуемость поведения и раздражительность в сочетании с истощением жизненной энергии и нетерпимость каких-либо дальнейших требований к нему - все это вместе поставило бы в положение, в котором он чувствует, что сложившиеся обстоятельства таят для него какую-то угрозу. Ощущая свое бессилие что-либо с этим поделать собственными силами, он отчаянно надеятся, что какое нибудь решение укажет ему путь к спасению.

Пройдите и Вы тесты

@темы: тесты

---

Странное........

Ночь. Холодно. Все уже ушли.....Холодно. Плеер в уши. Иду к ларьку. Торопиться некуда....И тут звонок. Вписка есть! Приехать можно? Да. Лови адрес......хм, неблизко так скажем......в том районе я не была ни разу. По крайней мере именнно в той его части. Слава у райончика та еще. Я бы там в другое время и днем-то подумала появиться ли одной. Но рука уже поднята у обочины. И уже стоит машина, водитель по карте ищет улицу....Ехали долго. Но добрались. Денег на дорогу я не пожалела, хоть это полцены до Че......в конце концов в такую часть города да в ночь, почти в 2.........дура - одно слово.
Звоню - встречайте мол.....Выходит. бааааа........ Сколько ж мы не виделись? Да почитай с октября и не виделись, после той поездки в лес.....Я думала он забыл меня давно, а он нет, стоит - улыбается. Подхожу. Обнял, поцеловал, прижал к себе так - буто я его девушка и не виделись мы в лучшем случае несколько часов........сталкерюга....Волосы с тех пор отрасли. Одет в комок....черт, все же я неравнодушна к подобной одежде....
Пока шли в комнату он предложил поехать к нему. «Куда?» «Сейчас?» «Но я же ехала сюда! »«Но я же ехала не к тебе» - вот ворох мыслей, которые не пронеслись в моей голове в тот момент. Я просто кивнула и сказала "хорошо". Через полчаса мы уже шли к трассе. Я по-прежнему нес правшивала куда мы едем.......там же мы встретились с местными гопниками......Разошлись правда миром, однако было страшно. Их было значительно больше и это их район, они его знают... Я даже плохо представляла где я нахожусь по карте.....

Приехали к нему. Сталкерюга....молчаливый. Уверенный. Спокойный. Он не задавал лишних вопросов. А голос у него меж тем красивый. И молчать с ним хорошо, только все время кажется.ч то должно быть вместо этой тишины сказано что-то, что ждут от тебя какой-то фразы......но ее не будет. Никакой. Я рядом с ним тоже не разговорчива. А еще у него нежные руки, не смотря на то,ч то он сталкерюга, все время возиться с каким-то обородованием, оружем и вообще....с ним рядом хорошо и спокойно. Впервые разглядела его татуировки...... Утром быстро собрались и двинулись, жизнь потекла своим чередом....нам было в разные стороны...немного по пути и расходитсья...несколько фраз и ...главеное не оборочаиваться......говоришь встретимся? говоришь полигон? говоришь пострелять? возможно.....возможно....когда-нибудь........«город-то маленький», как сказал мне один мой приятель, когда мы прощались на вокзале и все было неприлично похоже на сцену из дешевого фильма про любовь......

@темы: надо меньше пить....., не разговаривай с наркотиками!.., мужчины..., и такое тоже бывает......

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

чуть чуть пошмаманю с сером Максом.....

свобода - "Ты бы поразился, если бы узнал, из какого количества разных окон на меня нужно смотреть…" - сколько вписко сменил я, прежде чем стал собою? (с) =)

любовь - "– А жизнь – не чрезмерная цена за возможность как следует попрактиковаться? – Это нормальная цена. Обычная." - нервный смех

дружба - "Внутренний запрет – единственный реально существующий." - улыбка...так и есть

вера - "В любой из моих домов можно просто взять и прийти…"

будушее - "Абсолютно безумно, бессмысленно, нелогично, но правильно!"

@темы: цитаты

---

^_^ И ведь не поспоришь......

14.05.2009 в 23:33

Пишет  и вишнёвое варенье!:

Источник: Lenta.ru. О Вигго Мортенсене
Те женщины, которые обожают Вигго, особенно оценят форму одежды
Мортенсена во время драки. Одет он, так сказать, по погоде, а в бане
очень тепло.


[о фильме "Порок на экспорт"]

@темы: цитаты, комментарии

---

Замки

Твой замок

Ваше имя Ты живешь

все гадания на aeterna.ru

Твой замок

Ваше имя Ты живешь

все гадания на aeterna.ru

Твой замок

Ваше имя Ты живешь

все гадания на aeterna.ru

Твой замок

Ваше имя Ты живешь

все гадания на aeterna.ru

Твой замок

Ваше имя Ты живешь

все гадания на aeterna.ru

@темы: тесты

---

ПЕрсонажное....Тина

Зона изменчива и непостоянна. Кому-то подарит жизнь, кому-то - смерть ...

Ну что же, ты выжил сегодня. Ты увидел только возвышающийся в центре зала Монолит, а потом наступила темнота. Ты нашел себя лежащим в высокой, иссушенной солнцем траве, где-то далеко от ЧАЭС. Но Зона поманит тебя вновь, и ты снова пойдешь, рискуя жизнью, так много теряя и так мало получая взамен. Ради денег? Хабара? Нет. Ты давно уже понял, что Зона не только вокруг, но и в твоей душе, что ты сам стал неотделимой ее частью, а она – твоей. Сталкер по своей природе, по сути, сам выбравший свою судьбу. Сегодня ты выжил. Ты уходил, но чувствовал, как смотрит тебе вслед Зона. Сегодня она отпустила. Просто она знала – ты вернешься.

Пройти тест

Да, свою персонажку вижу именно так.....

Ну, вот так всегда... Попрошу доброго человека дело сделать, и это непременно окажется боец из... Свободы

Анархисты и сорвиголовы, объявившие себя борцами за свободу на территории Зоны, и поэтому постоянно конфликтующие с армейскими подразделениями, военными сталкерами и группировкой "Долг". "Свободовцы" считают, что информацию о происходящем в Зоне нельзя скрывать от человечества, таким образом оспаривая монополию правительственных организаций на владение местными тайнами и чудесами.

Пройти тест

ну и еще по сталкеру.......

Итак... Вы сталкер-труп

Как с такой кармой ваще рождаются понять я не могу, вы просто не дожили до победы, печально...

Пройти тест

Итак, ты хочешь ... Ты ничего не хочешь!

Как!! Этого не может быть! *Монолит отпускает вас, и вы теперь живёте на Зоне. Не скучно?*

Пройти тест

запись создана: 14.05.2009 в 12:05

@темы: ролевка, тесты

---

Маленькое женское счастье: маникюр и обгрейженая торба - новые лямки, нвая тесемочка и обшиты края.....и все черной ленточкой...........=)))))

---

Пришиваю черные ленты к торбе...возникают нездоровые асоциации с эмо...черт!..

@темы: не разговаривай с наркотиками!.., заметки о жизни

---

Медицина

Сходила значит я сегоня к врачу......типа посмотреть чем я таки болею......угу.....пепец! Мне покивали, что мол да, я все делаю, те лечусь правильно....прописали помимо антибиотиков, которые пить осталось 1 день - неактивный образ жизни.......бля, пиздец............а может я сразу того, в могилу,а? уж куда не активнее-то?

@темы: негатив, заметки о жизни, и такое тоже бывает......

---

Учеба.....(осторожно! ненармотивная лексика!)

Экзамен я сдала, но.....БЛЯТЬ! За такие ответы я привыкла за 4 года получать оценку отлично! А мне же светит в лучшем случае 3......по новой ебально-рейтинговой системе.......ну что за хуйня,а?

У меня был ответ на оба вопроса из билета (ага, счастливого, 13-ого). Да, мало, да всего 3 листа мелким подчерком.......но это и не то, чтобы совсем уж ничего! Вопросы были раскрыты, дополнительных вопросов не вызывали. Были уточняющие вопросы к началу одного из вопросов, но на них я ответила, даже вышел разговор и перешучивание....Да и вообще я хотя бы начала понимать Никитина, что считаю для себя прогрессом, ибо его вопросы меня в зимнюю сессию ставили в тупик и я не понимала,ч его он от меня хорчет. Тут же мы мило побеседовали. Все было как всегда. Как всегда, когда я получаю за ответ отл. в зачетку.....но тут не было даже зачетки, был лишь этот дурацкий бланк с баллами......(ага, спаисбо ему еще и за то, что 30 за семестр накинул за так).
В общем его отевт удовлетворил. Постаивл он мне правда 88 баллов, сказав, что это хор. по идее (нет,я понимаю,что он дуется, что я к нему не ходила совсем, и в другой раз я бы за эти лишние 2 балла уперлась, но.....но....но.....), но по ебально-рейтинговой системе после пересчета из этого получиться максимум 3........и не более...........ну и какого хуя я с температурой под 38 вчера это учила, а сегодняк 9 тоже с температурой перлась это сдавать,а? Ради 3-ки????? Нет, ну это же хуйня какая-то....ради чего мы учимся, то? зачем вообще в сессию напрягаться,а? может не стоит? разница-то в чем?

Я не виню препода, он не виноват.....диконат в принципе тоже....меня бесит система, принятая теперь в универе (ага, я ничего не имею против правительства, меня не устравиает вся Вселенная)........ну кто, скажите мне, эксперименирует на выпускниках? Это же последний семестр! Прбовали бы на 1 курсе, у них и посещаемость лучше....сразу бы к дисциплине приучали, а не в последнем семестре.......уроды! Не по-людски это...не по-людски.......не хочу вторую 3-ку в диплом..........................=(

О! Гениальная идея! Мега предложение! А давайте ГОСы тоже по бально-рейтиноговой системе сделаем!!!! Пересчитаем всю посещаемость за 4 года и вперед.......а че? че бы нет? логика-то та же.........

Я считаю неадекватным диплом, где часть оценко выставлена по одной системе, а часть по-другой.....я считаю не объективными его показатели! Пусть уж либо будет так, как было 7 семестров........либо все пересчитаем и переведем под то, как сделали в 8-м........а иначе это реально не объектинвое отражение моих зхнаний!!!

Какой толк в таком высшем образовании? Им что, никто не рассказывал, что образование такой соц. институт, который ДОЛЖЕН быть консервативным, а не хватать неопробованные новшества с открытым ртом придурка......ЗАЕБАЛО! Заебало, что на мне все время ставят эксперименты!!!!!!! Я не лабораторная мышка! Заебало! С детсада....с 1 класса..........математика, русский, английский........все по новым ебаным системам. все через жопу......и ради чего? чем не нравиться та система, что была до них? что у нас при советах русскому язука учили что ли хуже? чем им не нравиться система: приешл - сдал - получил оценку..........за то,ч то заешь здесь и сейчас! рррррррррррррррррррр! Заебало!!!!!!

Господи, спаисбо тебе за то, что я родилась в 88 году!!!!!!! Спасибо тебе за то, что я не попала под ЕГЭ!!!!!

@темы: негатив, сессия, учеба

---

Соц.фен - книжки - вопросы 1-4

1. Кули Ч. Х. Человеческая природа и социальный порядок.
Человеческая природа и социальный порядок. Кули Ч. Х.
Глава 5.
«Я» понимается в том его значении, которое в обыденной речи выража¬ют местоимения первого лица единственного числа — «я» («I»), только то, что используется в повседневной речи и мышлении.
Поднимаются вопросы эмпирического «Я», которое можно воспринять и вери¬фицировать посредством обычного наблюдения и разбирается его социальный аспект.
«Я» не выделяется из ряда социальных явлений, ему не приписывается особая тайна или сакральная значимость.
«Моё» или ощущение присвоения:
- У. Джемс. «Слова «мне» и «я» обозначают все, что способно производить осо¬бого рода возбуждение в потоке сознания».
Содержание идеи «Я»:
Чувство «Я» инстинктивно. Оно имеет очень глубокие корни в истории человеческого рода. Это чувство присуще от рождения каждому индивиду; и, подобно другим инстинктивным представлениям или их зачаткам, оно оформляется и развивается благодаря опыту, вхо¬дя в состав или встраиваясь в мышечные, зрительные и иные виды ощущений, в перцепции, апперцепции и представления различной степени сложности и бесконечного по многообразию содержания и в представления человека о самом себе. Это чув¬ство не остается неизменным, а приобретает разнообразные и все более тонкие формы, подобно любому другому виду неразвитого врожденно¬го чувства. Так, сохраняя на каждом этапе свой особый тон или оттенок, оно распадается на бесчисленные самоощущения. Конкретное же чувство, присущее зрелой личности, — это целое, состоящее из этих раз¬нообразных ощущений с изрядной долей первозданного чувства, не зат¬ронутого этой дифференциацией. Оно в полной мере включено в общее развитие сознания, но никогда не утрачивает того особого привкуса присвоения, которое заставляет нас использовать в качестве имени ка¬кой-либо мысли местоимение первого лица.
«Я» дано в опыте как чувство, его сложно описать содержательно, намного проще его ощутить.
Зачастую «Я» понимается просто как человеческое материальное тело – это иллюзия, поскольку в обыденной жизни, в разговорах и литературе «Я» редко обозначает тело, намного чаще оно отсылает к мнениям, целям, желаниям, требованиям и по¬добным вещам, которые не заключают в себе никакой мысли о теле.
Чувство «Я» связано с идеей применения власти и идеей быть причиной чего-либо, в которых подчеркивается противоположность сознания и остального мира (первые попытки ребенка управлять своим телом, игрушками, далее – действиями окружающих. Область «Я» постоянно расширяется).
«Я» взаимосвязано с целенаправленной деятельностью.
Социальное «Я» — это представление или система представлений, почерпнутая из общения с другими людьми, которые сознание воспринимает как свои собственные. Область, на которую главным об¬разом распространяется чувство «Я», лежит в пределах общей жизни, а не вне ее; те специфические индивидуальные склонности или стрем¬ления, эмоциональным аспектом которых выступает чувство «Я», нахо¬дят свое важнейшее проявление в сфере личных влияний, отражаемых в сознании человека как совокупность его представлений о самом себе.

«Я» — это не все сознание в целом, а его особая центральная, энергичная и сплоченная часть, не отделенная от остального сознания, а постепенно перетекающая в него, но вместе с тем обладаю¬щая определенной практической обособленностью, так что человек, как правило, довольно ясно демонстрирует своими словами и поступками различие между его я и мыслями, которых он себе не присваивает.
Не существует такого значения «я», которое не имело бы смысловой соотнесенности с ты, он или они.
Тело отождествляется с «я», когда оно приобретает социальную функцию или значимость (например, фразы «Я сегодня хорошо выгляжу» или «Я выше тебя ростом»). Мы вводим его в социальный мир и поэтому помещаем в нем свое осознаваемое я.
Точно таким же образом можно назвать местоимением «я» любой неодушевленный объект, с которым мы связываем свои желание и цель (фраза игрока в гольф: «Я в высокой траве ниже третьей метки» -мяч воплощает удачные ходы игрока).
Часто ссылка на других осуще¬ствляется таким образом, что человек более или менее отчетливо пред¬ставляет себе, как его «я», то есть любая идея, которую он считает своей, воспринимается другим сознанием, и возникающее при этом у челове¬ка чувство я определяется тем, как, на его взгляд, это другое сознание относится к данной идее. Социальное я такого рода можно назвать от¬раженным или зеркальным «я» (мнение других людей о нас).
Такого рода идея «я» включает три основных элемен¬та: представление о том, как мы выглядим в глазах другого человека; представление о том, как он судит об этом нашем образе, и некое чув¬ство я, вроде гордости или стыда.
Групповое «Я» или «мы» — это я, включающее других лю¬дей. Человек отождествляет себя с группой людей и, говоря об общей воле, мнении, работе и т. п., употребляет слова «мы» или «нам». Смысл их рождается из сотрудничества внутри группы и ее противостояния внешнему окружению.
Национальное «я», а по сути, любое групповое я можно ощутить только в связи с каким-то значительным объединением людей, так же как свое индивидуальное «я» мы ощущаем только в связи с другими индивидами. Нам был бы неведом патриотизм, если бы мы не осознавали существования других народов.
Глава 6.
Эготизм и себялюбие: эти слова осуждают не самоутверждение, как таковое, а опреде¬ленный его вид или такую черту «я», которая для нас неприятна. Пока мы одобряем намерение и цели человека, мы не воспринимаем его как эготиста или себялюбца, каким бы настойчивым он ни был в своих при¬тязаниях. Нет четкой границы между поведением, которое мы порицаем, как эгоистичное, и тем, которое мы называем безнравственным или преступным, — различие лишь в степени.
Простое самоутверждение не считается эгоизмом. Ничто не внушает большего уважения и даже одобрения, чем упорное и успешное преследование личных целей, пока оно не выходит за рамки общепринятых норма и считается с интересами дру¬гих людей.
Недостаток такта в личном общении обычно воспринимается как эготизм, даже когда это чисто внешняя черта, а не проявление внутренней черствости натуры.
Тактичный человек всегда весьма чутко угадывает душевное состо¬яние своего собеседника, чтобы подстроиться под него и проявить хотя бы внешнее сочувствие.
Согласие в суждениях об эгоизме достигается оно благодаря общепринятым нормам права, справедливости и учтивости, к которым разумный и внимательный человек приходит на собствен¬ном опыте и которых требует общее благо. Эгоистичный человек — это тот, чье я или чья манера самоутверждаться не дорастает до этих норм. Он не соблюдает правил честной игры, он изгой, который ни у кого не вызывает сочувствия, но против которого все объединяются во имя общего блага.
Именно это нездоровое или эгоистичное я обычно имеют в виду когда употребляют слово «я» в моральных рассуждениях. Именно от него необходимо освободиться как ради собственного блага, так и ради блага окружающих людей. Когда мы говорим об освобождении человека от своего «я», мы, как правило, подразумеваем любую мысль, которой он чрезмерно поглощен, поэтому освобождение от нее на самом деле есть своего рода спасение.
Никакое другое «я» не подвержено в большей мере опасному эготизму, чем то, которое обманывает себя мыслью, будто оно вовсе не «я», а что-то другое (герои, филантропы).
Себялюбие всегда есть проявление ограниченности, мелочности или ущербности ума, неразвитости воображения. Уравновешенный че¬ловек с живым умом вряд ли будет эгоистом, так как он не оставляет без внимания ни одной значимой социальной ситуации, идет ли речь о си¬юминутном общении или о более постоянных отношениях. Такой че¬ловек всегда склонен к сочувствию, честности и справедливости, ибо эти качества — естественное проявление присущих ему широты и гармоничного склада ума. Не обладать ими — значит не быть в полной мере социальным существом и человеком.
Эготист — не нечто большее, чем человек, а нечто меньшее; как личность он, как правило, слабее из-за своего эготизма.
Можно утверждать, что «я» — более скромное местоимение, чем «некто», которым некоторые писатели хотят заменить его. Если человек говорит: «я считаю», он говорит только за себя, а если он говорит «считается», то исподволь выдает свое мнение за общепри¬нятое и нормальное. Сказать: «Эту картину не любят» — значит, отозваться о ней более беспощадно, чем сказать: «Она мне не нравится».


Гордость и тщеславие — слова, обычно применяемые лишь к тем формам самодовольства, которые производят неприятное, эготистское впечатление, но они могут использоваться и в более широком смысле, означающем просто более или менее стабильное отношение социаль¬ного я к миру, в котором оно отражается, — причем это различие будет того же рода, что и уже отмеченная разница между жестким и непосто¬янным эготизмом.
Гордость есть форма социального самодовольства, прису¬щая более твердому и самодостаточному типу сознания; человек, одер¬жимый ею, уверен, что он на хорошем счету у тех, чье мнение его забо¬тит, ему не свойственно самоуничижение; умственная и социальная устойчивость его такова, а душа сужена настолько, что он неуязвим для уколов сомнения и стыда. Гордость это сугубо мирское и социальное чувство и черпает свои стандарты из стихии со¬циальных обычаев и мнений.
Гордость, как правило, вызы¬вает более глубокую неприязнь у окружающих людей, чем тщеславие; ее можно ненавидеть, но все же не презирать; однако многие предпоч¬ли бы гордость тщеславию из-за того, что человек, в конце концов, зна¬ет, чего от нее ждать, и, значит, может приспособиться к ней. Тщесла¬вие же эксцентрично и невозможно предугадать, какой пово¬рот оно примет в дальнейшем.
Результат тщеславия — это слабость, по¬добно тому как гордости — сила.
Честность — более тонкий род чувства собственного достоинства. Оно обычно означает либо самоощущение человека, либо нечто, что другие люди думают и чувствуют по отношению к нему и, таким обра¬зом, с помощью общепринятого языка иллюстрирует тот факт, что час¬тная и социальная стороны я неразделимы. Честность человека в его собственном ощущении, и она, так же как и его репутация, предполага¬емая им в сознании других людей, чьим мнением он дорожит, — суть две стороны одной медали. Невозможно постоянно придерживаться вы¬соких образцов честности в собственном сознании, не чувствуя, что другое сознание или сознания их разделяют и следуют им.
Самоуважение означает почитание высше¬го или идеального я — той лучшей части реального «я», основанного на том, что действительно представляет из себя индивид, насколько он сам себя знает, которое есть «я» стремлений, а не достижений; это просто то лучшее, чего он может достичь в жизни. Уважение к соб¬ственному «я» предполагает сопротивление друзьям, советчикам и любым влияниям, которые сознание искренне отвергает как несовместимые с собой. Человек должен чувствовать, что главный арбитр — внутри, а не снаружи, не в каком-то господине, живом или мертвом, как, например, учит традиционная религия. Тем не менее это высшее я есть социальное я, т. е. продукт конструктивного воображения, перерабатывающего то, что поставляет социальный опыт. Наш идеал личного характера строится из мыслей и чувств, развитых в процессе общения и в значительной степени при помощи во¬ображения того, каким наше я предстало бы в сознании людей, к кото¬рым мы относимся с почтением.

Социальное я может защищаться либо негативным образом — так или иначе избегая всего, что способно волновать и утомлять, или позитивным — противодействуя ему, контролируя и направляя его эмоциональное начало.
Физическое бегство от людей всегда был горячо желанно для тех кто искал более спокойной, уверенной жизни. Уйти от своего привычного окружения означает в некотором смысле уйти от своего «я». Люди испытывают желание удалиться от мира, когда они устали, опу¬стошены, издерганы им настолько, что для них немыслимо восстано¬вить свое внутреннее равновесие, не отдалившись от него.
Более утонченный род ухода осуществляется исключительно в воображении посредством обуздания амбиций, умаления собственного образа я до такой степени, что можно уже не опасаться его большего принижения.
Очевидное возражение против ухода от мира, физического или воображаемого, состоит в том, что он представляет собой отказ от вы¬полнения социальных функций, отвержение жизни, логически веду¬щие в потусторонний мир, к идее того, что лучше умереть, чем жить. Согласно этому учению в его крайней форме, лучшее, что может сде¬лать человек, — это умереть и попасть на небеса; а поскольку это ему не позволено, тогда пусть личное, честолюбивое я, настроенное на тональность этого мира, умрет в нем и будет замещено смиренным и уединенным размышлением в предуготовлении к грядущей жизни.
Но самым радикальным лекарством против метаний и разочарований социального я является не негативный путь простой изоляции и усмирения «я», а позитивный путь его преобразования. Их нелегко отличить друг от друга, и обычно они выступают сторонами одного и того же процесса. Инстинкт я нельзя подавить, пока сохраняются душевные силы, но его можно научить все более и более отождествлять себя с общечеловеческими идеями и целями, которые возвышаются над сугубо чувственными, мелочными и преходящими интересами и не зависят от них.



2. Кули Ч. Х. Первичные группы.
Первичные группы. Кули Ч. Х.
Под первичными группами понимаются группы, характеризующиеся тесным -лицом к лицу - общением и сотрудничеством. Они первичны по нескольким мотивам, но главное - потому, что они являются основой для формирования общественной природы и идеалов индивида. Психологическим результатом тесного общения является смешение индивидуальностей в единое целое так, что единичное "Я" - по крайней мере, во многих случаях - становится общей целью жизни группы. Лучший способ описания этой целостности - слово "мы" - оно включает в себя сопереживание и взаимную идентификацию, которую естественным порядком выражает "мы". Каждый живет, ощущая целое, и главные цели своей воли находит в этом чувстве.
Первичные группы это прежде всего семья, игровая детская площадка и соседство или иная общая группа старших. Они универсальны, наблюдаются во все времена и на любой стадии развития общества, следовательно, они являются основой универсального в природе и идеалах человека.
Первичные группы первичны в том смысле, что дают индивиду самый ранний и самый полный опыт общего единства, а также в смысле, что они не подвержены изменениям в той степени, как более сложные отношения, а значит они и есть постоянный источник происхождения этих последних.
Эти группы являются источником жизни не только для индивида, но и для социальных институтов. Они лишь частично несут на себе печать создания специфическими традициями и в большей степени выражают общую природу.
Под человеческой природой можно понимать те чувства и стремления, которые являются человеческими, потому что превосходят таковые у низших животных, а также потому, что они принадлежат человечеству в целом, а не только определенной расе или времени.
Они включают, в частности, сопереживание и те неисчислимые чувства, в которых оно выражается, а именно: любовь, сожаление, притязание, тщеславие, героизм и чувство социальной правоты и неправды.
Природу человека в этом смысле справедливо считают сравнительно постоянным элементом общества.
Человеческая природа не существует отдельно от индивида, это - групповая природа первичной стадии общества, простое и общее условие общественного разума. Она больше, чем чистые врожденные инстинкты, с одной стороны, но меньше, чем более сложное развитие идей и чувств, воплощенное в институты.
Жизнь в первичных группах взращивает общественные идеалы, которые, имея в своем основании единый источник, теряют зависимость от человеческой расы. Благодаря своей универсальности, они становятся мотивом и критерием социального прогресса. При любых системах люди стремятся, часто слепо, реализовать цели, полученные из опыта общения в первичных группах.
Понятия любви, свободы, справедливости берутся не из абстрактной философии, но из реальной жизни простых и распространенных форм общества - семьи и игровой группы.
Идеал, порожденный близким общением, является частью самой человеческой природы. Это - та часть духовного сообщества, где индивидуальные разумы сливаются воедино, а высшие способности их владельцев находят полное и адекватное выражение. Идеал развивается, ибо близкое общение обогащает наш разум образами мыслей и чувств других членов группы... так, что очень часто мы присваиваем их и отождествляем свое чувство - "Я" с ними.
Дети и животные не формируют идеалов, но тем не менее имеют их: они ощущают их, они видят себя и своих близких как неделимое, хотя и разнообразное "мы", и мечтают, чтобы этому "мы" сопутствовали гармония, счастье и удача.
Наше "Я" по своей природе альтруистично, объект наших высших целей пересекается с чаяниями других людей.Улучшение общества не требует никаких существенных изменений человеческой природы, для этого нужно только, чтобы ее собственные стремления получили как можно более широкое и полное воплощение.


3. Мид Дж. Г. отрывки и статьи (хоть что-нибудь, что угодно!).
От жеста к символу. Американская социологическая мысль. Дж. Мид.

Механизм подражания: индивид вызывает в себе тот отклик, который он вызывает в других и вследствие этого придает таким откликам больший вес, постепенно выстраивая этот набор откликов в некое преобладающее целое. Лишь голосовой жест годится для этого типа коммуникации. Бихевиорист Уотсон: наше мышление это вокализация. В мышлении мы попросту принимаемся использовать определенные слова, но эти стимулы суть существенные элементы сложных социальных процессов и они несут на себе отпечаток этих социальных процессов.
Социальный контекст языка.
Физический объект -> концептуальный объект (идея и понятие вещи). Осмысленное поведение: установка, которую человек вызывает в самом себе и становиться стимулом для него к совершению другого действия. Мышление: смысл действия другого присутствует в сознании индивида, когда отклик другого человека вызывается индивидом и становится стимулом для контроля над его действиями.
Жест одного организма -> отклик на него.
Американская социологическая мысль. Интернализированные другие и самость.
Генезис самости: общение жестами между животными предполагает кооперативную деятельность: начало действия одного стимул для другого. Его отклик является стимулом для первого приспособить свое действие к последнему отклику. Мы имеем ситуацию, в которой индивид может, по крайней мере, побуждать отклики в самом себе и отвечать на них при условии, что социальные стимулы оказывают на индивида воздействие подобно тому, какое они оказываю на других. Это и предполагается в языке, иначе язык как знаковая система исчез бы, так как для индивида смысл того что он говорит, оставался бы недоступным.
Другой набор факторов генезиса самости представлен в таких деятельностях как игра и соревнования.
Самость подобно вещи испытывает воздействие со стороны человека, когда он оказывает воздействие на других людей. Отличается от организма, так как может покидать тело и возвращаться в него -> душа как некая обособленная сущность.
Ребенок: самость в виде невидимого товарища, игра как принятие различных ролей. Когда ребенок принимает какую-либо роль, он имеет в себе самом те стимулы, которые вызывает этот особый отклик и группу откликов. Соревнование: ребенок должен быть готов принять установку любого другого участника этого соревнования. Роли находятся в определенной взаимосвязи друг с другом. Вследствие должен быть готов принять роль любого другого игрока. Этой организации придается форма правил соревнования. Правила – это набор откликов, которые вызывает какая-то особая установка. Вы можете требовать от другого какого-то определенного отклика, если вы принимаете какую-то определенную установку. Эти отклики равным образом присутствуют в вас самих. Соревнования представляют собой переход в жизни ребенка от стадии принятия роли другого в игре к стадии организации роли, которая существенна для самосознания в полном смысле слова.



4. Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни.

ВЕРА В ИСПОЛНЯЕМУЮ ПАРТИЮ

Когда индивид исполняет какую-то житейскую партию во время взаимодействия с другими, он неявно просит сво¬их наблюдателей всерьез воспринимать создаваемый перед ними образ. Их просят поверить, что персонаж, которого они видят перед собой, действительно обладает демонстри¬руемыми качествами, что исполняемая им “сценическая” задача будет иметь именно те последствия, которые ею скрыто подразумевались, и что, вообще, вещи таковы, ка¬кими кажутся. Этому соответствует распространенный взгляд, будто индивид предлагает свое исполнение и ра¬зыгрывает свой спектакль “для блага других людей”.
На одном полюсе исполнитель может быть полностью захвачен собственной игрой и искренне убежден, что впе¬чатление о реальности, которое он создает, это и есть са¬мая доподлинная действительность. Когда его аудитория тоже убеждена в правдивости разыгрываемого спектакля (а это, по-видимому, типичный случай), тогда, по мень¬шей мере на какое-то время, только социолог или лицо со¬циально недовольное будут иметь некоторые сомнения на¬счет “реальности” представляемого.
На другом полюсе исполнитель может совсем не увле¬каться собственной рутиной. Такая возможность допусти¬ма, потому что никто не в состоянии быть столь же совер¬шенным наблюдателем и видеть действие насквозь так, как лицо, которое ставит его. Соответственно исполнитель [стр.49] может быть движим стремлением управлять убежденно¬стью своей аудитории исключительно как средством для других целей и не интересоваться как конечной целью тем понятием, которое эта аудитория имеет о нем или о ситу¬ации. Когда у человека нет веры в собственное действие и в конце концов нет интереса к верованиям своей аудито¬рии, можно назвать его циником, закрепив термин “ис¬кренние” за людьми, верящими во впечатление, произво¬димое их собственным исполнением. Следует иметь в виду, что циник, при всем его профессиональном безразличии, может, однако, получать от своего маскарада непрофесси¬ональное удовольствие, испытывая в душе своеобразное злорадное веселье от самого факта, что он по прихоти мо¬жет забавляться тем, что его аудитория обязана восприни¬мать всерьез1.
Конечно, при этом не предполагается, будто все цинич¬ные исполнители заинтересованы в обмане своих аудито¬рий ради личной корысти или частной выгоды. Цинич¬ный индивид может вводить в заблуждение людей своей аудитории для, как он считает, их же собственного блага, или для блага местной общины и т. п.
Итак, предположительно существуют две крайности: ин¬дивид или искренне увлечен собственным действием, или цинично относится к нему. Эти крайности представляют собой нечто большее чем просто крайние точки некоего континуума. Каждая из них дает человеку позицию, кото¬рая имеет свои особенные средства безопасности и защи¬ты, и потому тот, кто приблизился к одному из указанных полюсов, будет склонен дойти до конца.
В известном смысле, поскольку маска представляет поня¬тие, которое мы составили о себе, представляет роль, которую мы стараемся оправдать своей жизнью — эта маска есть наше более истинное Я, чем то Я, каким нам хотелось бы быть. В конце концов, наше понятие о нашей роли становится второй натурой и составной частью нашей личности. Мы приходим в этот мир как биологические особи, приобретаем характерную роль и становимся личностями4.

ПЕРЕДНИЙ ПЛАН ИСПОЛНЕНИЯ

Термин “исполнение” используется для обозначения всех проявлений активности индивида за время его непре¬рывного присутствия перед каким-то конкретным множе¬ством зрителей — проявлений, которые так или иначе вли¬яют на них. В этой связи будет уместно назвать передним планом или “представительским фронтом”) ту часть ин¬дивидуального исполнения, которая регулярно проявля¬ется в обобщенной и устойчивой форме, определяя ситуа¬цию для наблюдающих это исполнение. Передний план тогда — это стандартный набор выразительных приемов и инструментов, намеренно или невольно выработанных индивидом в ходе исполнения. Предварительно нелишне выделить и назвать эти стандартные составляющие.
Прежде всего это обстановка, включая мебель, деко¬рацию, физическое расположение участников и другие эле¬менты фона, которые составляют сценический и постано¬вочный реквизит для протекания человеческого действия. Обстановка тяготеет к неподвижности (в географическом смысле), так что тот, кто хотел бы использовать опреде¬ленную обстановку как часть своего представления, не сможет его исполнять, пока не попадет в соответствующее место, и будет вынужден прекратить свое выступление, если покинет его.
Вопрос, в какой мере люди, достигшие вершин на государ¬ственной службе, перенимают “тон” или “окрас” класса, иного чем тот, в котором они родились, деликатен и труден. Единст¬венная определенная информация, имеющая отношение к этому вопросу, содержится в цифрах, характеризующих членский со¬став крупных лондонских клубов
Если термин “обстановка” используется для обозначе¬ния сценических составляющих исполнительского инст¬рументария выразительных средств, то термин " личный передний плана можно отнести к составляющим иного рода — тем, которые наиболее тесно связаны с самим ис¬полнителем и которые, естественно предположить, сопро¬вождают его всюду. В качестве элементов личного перед¬него плана можно назвать: отличительные знаки офици¬ального положения или ранга, умение одеваться, пол, воз¬раст и расовые характеристики, габариты и внешность, осанку, характерные речевые обороты; выражения лица; жесты и т. п. Некоторые из этих знаковых сигналов (та¬кие, как расовые признаки) относительно постоянны для данного индивида и не меняются от ситуации к ситуации на протяжении какого-то промежутка времени. Другие же — относительно подвижны или преходящи, как на¬пример выражение лица, и могут меняться в течение одно¬го исполнения от момента к моменту.
Но, разумеется, внешний вид и манеры могут и проти¬воречить друг другу, как это происходит, например, в слу¬чае, когда исполнитель по виду более высокого чем его аудитория положения действует в манере неожиданно урав¬нительной, или неуместно интимной, или извиняющейся. То же бывает, когда исполнитель в наряде, соответствую¬щем высокому положению в обществе, представляется че¬ловеку с еще более высоким статусом.
Вдобавок к ожидаемому соответствию внешнего вида и манер можно предполагать, конечно, и известное соответ¬ствие между обстановкой, внешностью и манерами11. Такое гармоничное соответствие представляет собой идеаль¬ный тип, который возбуждает наше внимание и интерес к отклонениям от этой гармонии.
Чтобы полнее изучить отношения между отдельными элементами социального переднего плана, уместно рассмот¬реть важную характеристику передаваемой на этом уров¬не информации, а именно, ее абстрактность и обобщен¬ность.
Какой бы специализированной и уникальной ни была изучаемая рутина, социальная информация ее переднего плана, за определенными исключениями, будет содержать нормы, на которые могут в равной степени претендовать и другие, в чем-то отличные рутинные исполнения. К при¬меру, многие занятия в сфере услуг предлагают своим кли¬ентам исполнение, разукрашенное цветистыми обещани¬ями чистоты, современности, компетентности и комплек¬сности. Хотя в действительности эти абстрактные стандар¬ты имеют разное наполнение в разных занятиях, заинте¬ресованного наблюдателя поощряют обращать внимание преимущественно на такие абстрактно сходные характе¬ристики. Ибо для внешнего наблюдателя это создает заме¬чательное, хотя иногда и коварное, удобство. Вместо необ¬ходимости вырабатывать разные образцы ожидания и ра¬зумной реакции на каждое мелкое отличие каждого испол¬нителя и исполнения от другого, наблюдатель может вклю¬чить данную ситуацию в некую широкую категорию, во¬круг которой ему легче мобилизовать свой прошлый опыт и стереотипы мышления. В этом случае наблюдателям нуж¬но лишь быть знакомыми с небольшим и потому управляемым запасом представительских передних планов и знать как реагировать на них, чтобы ориентироваться в широ¬ком многообразии ситуаций.
ТЕАТРАЛЬНОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ

В присутствии других индивид, как правило, сопровож¬дает свои действия знаками, которые живо изображают и высвечивают подкрепляющие его образ факты, иначе, воз¬можно, оставшиеся бы незамеченными или смутными. Ибо деятельность индивида станет значимой для других, толь¬ко если на протяжении всего взаимодействия его дей¬ствия будут выражать именно то, что он хочет передать и внушить другим. В жизни исполнителю может понадобить¬ся полностью проявить свои заявленные способности не только за время взаимодействия в целом, но и за долю секунды в этом взаимодействии. Так, если судья в бейсбо¬ле хочет создать впечатление уверенности в своем реше¬нии, он должен поступиться реальной длительностью раз¬мышления, необходимой для полной уверенности, и вы¬дать мгновенное решение, убеждающее публику в твердо¬сти и верности его позиции17.
Для индивидов некоторых социальных статусов теат¬рализация не составляет проблемы, поскольку какие-то Действия, инструментально важные для выполнения цен¬тральной задачи этого статуса, в то же время способны превосходно (с точки зрения коммуникации) передавать информацию о качествах и свойствах, на какие претенду¬ет исполнитель лично.
Проблема театрализации собственной работы включает нечто большее, чем простое представление невидимых из¬держек в наглядной форме. Эта работа, обязательная для лиц, занимающих определенный статус, зачастую бедна средствами для выражения желаемого смысла, так что если некто и захочет по-театральному живо передать характер своей роли, ему придется потратить на это немалое коли¬чество своей энергии. Такая деятельность по совершенство¬ванию коммуникации часто требует качеств, контрасти¬рующих с театрализуемыми ролями.
перед людьми часто встает дилемма: либо внешнее выражение действия, либо содержание самого дей¬ствия. Тому, у кого есть время и талант хорошо выпол¬нить свою задачу, именно поэтому может не хватить вре¬мени или таланта на демонстрацию другим, насколько хорошо он это делает. К слову сказать, некоторые органи¬зации разрешают эту дилемму, официально передоверяя театрально-представительскую функцию специалисту, ко¬торый тратит все свое время на толкование и показ дру¬гим смысла задачи и не имеет времени на реальное ее ис¬полнение.
ИДЕАЛИЗАЦИЯ

Как было сказано ранее, всякое исполнение рутинной партии заявляет своим представительским передним пла¬ном некоторые весьма абстрактные притязания на часть аудитории — притязания, которые, вероятно, будут предъявлены этим людям во время исполнения и других рутин. Таков один путь, каким исполнение “социализируется”, формируется и подгоняется под понимание и ожидания общества, в котором оно протекает. Рассмотрим и другой важный аспект этого процесса социализации — тенден¬цию исполнителей внушать своим зрителям идеализиро¬ванное по нескольким различным параметрам впечатле¬ние.
Идея, что всякое исполнение отражает идеализирован¬ное видение ситуации, конечно, весьма распространена. В качестве иллюстрации можно взять точку зрения Ч. X. Кули:
Если бы люди никогда не пытались казаться хоть немного лучше, чем они есть, как могли бы мы совершенствоваться или “учиться на внешних проявлениях внутреннего мира челове¬ка”? То же стремление показывать себя исключительно с луч¬шей или идеализированной стороны находит организованное выражение в поведении различных профессиональных групп и классов, из которых каждая категория принимает какую-то до известной степени лицемерную позу, по большей части бессоз¬нательно усваиваемую ее членами, но имеющую характер заго¬вора с целью воздействовать на доверчивость остального мира. Лицемерие существует не только В теологии и филантропии, но и в сферах права, медицины, преподавания, даже науки — воз¬можно, именно в наши дни особенно в науке, поскольку чем прочнее общественное признание и уважение определенного рода заслуг, тем вероятнее, что их будут притворно изображать ни¬чего не значащими пустяками23.
Таким образом, когда индивид представляет себя перед другими, его “исполнение” будет реально проявлять тен¬денцию к воплощению и подтверждению собственным при¬мером общепринятых ценностей данного общества в го¬раздо большей мере, чем это делает его поведение в целом.
В той мере в какой исполнение выдвигает на первый план общепринятые официальные ценности того общества, в котором оно осуществляется, можно, по образцу Э. Дюрк-гейма и А. Р. Радклифф-Брауна, смотреть на это исполне¬ние как на церемонию экспрессивного обновления и по¬вторного подтверждения моральных ценностей данного-человеческого сообщества. Более того, поскольку этот экспрессивныи уклон в исполнениях начинает восприниматься как реальность, постольку исполнение, которое в данный момент принимают как реальность, будет приобретать не¬которые характеристики праздничной церемонии. Оста¬ваться посторонним в помещении, где идет вечеринка или прием клиента, значит оставаться в стороне от творимой реальности момента. Поистине вся жизнь — это церемо¬ниальное действо.
Возможно, самую важную часть знакового снаряжения того или иного социального класса, составляют статусные символы, через которые выражается материальное благо¬состояние
Важно отметить, что когда индивид выступает с каким-то исполнением, он, как правило, скрывает нечто боль¬шее, чем неподобающие удовольствия и благоразумные умолчания. Можно привести некоторые из таких скрыва¬емых вещей.
Во-первых, вдобавок к тайным удовольствиям и удоб¬ным умолчаниям исполнитель может быть занят неким выгодным делом, скрываемым от глаз аудитории и несов¬местимым с тем образом своей деятельности, какой он на¬деется донести до публики. Хрестоматийный образец та¬кого поведения можно обнаружить у продавцов сигар, со¬вмещающих это занятие с букмекерством, но нечто подоб¬ное найдется и во многих других местах. На удивление большое число работников, по-видимому, оправдывают для себя привязанность к своим местам работы возможностью красть нужные инструменты, перепродать служебные за¬пасы продовольствия, попутешествовать за счет компании, распространить определенную пропаганду или завязать и соответственно направлять полезные контакты и т. д.39 Во всех таких случаях место работы и официальная деятель¬ность становятся чем-то вроде раковины, которая укрыва¬ет самую энергичную часть жизни исполнителя.
Во-вторых, почти неизбежные ошибки и погрешности часто исправляются еще до окончания исполнения, хотя наиболее красноречивые свидетельства совершения этих ошибок и последующего их исправления скрываются. Та¬ким путем исполнители поддерживают впечатление своей непогрешимости, столь важное во многих представлениях себя другим.
В-третьих, в тех взаимодействиях, где индивид пред¬ставляет другим свою продукцию, он обычно предпочтет показать им только конечный результат и тем вынудить их судить о себе на основании чего-то полностью завер¬шенного, отшлифованного и упакованного. В некоторых случаях, когда доводка объекта потребовала незначитель¬ных усилий, исполнители будут скрывать этот факт. В дру¬гих, наоборот, они постараются утаить, сколько утомитель¬ных часов уединенного труда понадобилось им на доведе¬ние дела до конца.
И, наконец, в жизни достаточно часто встречаются ис¬полнители, активно насаждающие впечатление, что в про¬шлом у них были какие-то идеальные мотивы для приня¬тия роли, в которой они теперь выступают, что они иде¬ально подходят к этой роли по своим качествам и квали¬фикации и что им не пришлось сносить всяческие оскорб¬ления, поношения и унижения или молчаливо соглашать¬ся на разные сомнительные «дела», чтобы получить дан¬ную роль. (Хотя такое общее впечатление священной гар¬монии между человеком и его работой чаще всего стара¬ются создать у других работники «высоких» профессий, похожее поведение встречается и в менее престижных про¬фессиях.) Для закрепления таких идеальных представле¬ний существует своеобразная «риторика обучения», при помощи которой рабочие союзы, университеты, торговые ассоциации и другие выдающие лицензии учреждения вынуждают практиков глотать мистические пилюли в виде традиционного объема и длительности обучения, отчасти чтобы сохранить свою монополию, а отчасти, чтобы навя¬зать впечатление, будто дипломированный практик — это человек, заново созданный в процессе его обучения и отде¬ленный тем самым от всех прочих людей.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
РАМКИ СОЦИАЛЬНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Всякое социальное образование представляет собой ка¬кое-нибудь пространство, окруженное более или менее за¬крепленными барьерами, препятствующими чужому вос¬приятию, — пространство, в котором регулярно осущест¬вляется определенного рода деятельность. Я настаивал, что в сущности любое социальное образование можно плодо¬творно изучать с точки зрения управления впечатления¬ми. В стенах всякой социальной организации найдется ка¬кая-то команда исполнителей, которые соединяют усилия, чтобы представить некой аудитории свое определение си¬туации. Оно будет включать рабочую идею и предположе¬ния о необходимом командном этосе, который должен под¬держиваться правилами вежливости и приличия. Как пра¬вило, там обнаружится разделение на заднюю (закулис¬ную) зону, где подготавливают исполнение повседневной рутины, и переднюю зону, где это исполнение представля¬ют другим. Доступ в эти зоны контролируется, чтобы поме¬шать аудитории видеть закулисье, а посторонним прихо¬дить на представление, им не предназначенное. В отноше¬ниях членов команды обычно преобладает дружеская фа¬мильярность, вероятно, также развитие солидарности, а секреты, которые могли бы разоблачить и подвести спек¬такль, известны всем исполнителям и охраняются сообща. Между исполнителями и аудиторией поддерживается мол¬чаливое соглашение действовать так, как если бы между ними существовала определенная степень и противосто¬яния, и согласия. Обычно, но не всегда, согласие усиленно подчеркивается, а противостояние приглушается. В резуль¬тате рабочее согласие сторон может вступать в противоре¬чие с той установкой по отношению к аудитории, какую
294

исполнители выражают при ее отсутствии, и с той тща¬тельно контролируемой коммуникацией, предполагающей выход из основного характера, которую исполнители уста¬навливают в присутствии аудитории. Можно ожидать, что во взаимодействии будут участвовать противоречивые роли: отдельные люди — участники команды, члены аудитории, или посторонние — завладеют такой информацией о дан¬ном исполнении и отношениях с командой, которая со¬всем не очевидна и осложняет проблему постановки жиз¬ненного спектакля. Иногда случаются его срывы из-за не¬произвольных жестов, ложных шагов и неожиданных сцен, устраиваемых его участниками, чем дискредитируется или опровергается определение ситуации, которое исполните¬ли старались поддерживать перед публикой. Вокруг та¬ких разрушительных событий создается мифология коман¬ды. Исполнители, члены аудитории и посторонние — все используют определенные технические приемы для спасе¬ния спектакля, или избегая вероятных срывов, или внося поправки в ответ на те из них, которых не удалось избе¬жать, или предоставляя возможность поправить дело дру¬гим. Чтобы гарантировать применение этих приемов, ко¬манда отбирает в свои члены людей верных, дисциплини¬рованных и осмотрительных, а также выбирает аудито¬рию потактичнее.
Эти элементы и признаки определяют основные рамки, которые я считаю типичными для очень многих социаль¬ных взаимодействий, как они протекают в естественных декорациях англо-американского общества. Эти рамки фор¬мальные и абстрактные в том смысле, что их можно при¬менять к любому социальному образованию, но в то же время это не просто некая статическая классификация. Эти рамки влияют на динамику решения проблем, порож¬даемых желанием сохранить однажды предложенное дру¬гим определение ситуации.

Техническая и драматургическая исследовательские перспективы наиболее явно взаимопересекаются, вероят¬но, в отношении стандартов качества работы. Для обеих перспектив важно, что один круг индивидов заинтересо¬ван в проверке определенных неочевидных характеристик и качественных показателей трудовых свершений другого круга индивидов, а эти другие заинтересованы в создании впечатления, что их работа полностью воплощает эти скры¬тые качества. Политическая и драматургическая перспек¬тивы отчетливо пересекаются при рассмотрении способно¬стей одного человека направлять деятельность другого. До¬статочно сказать, что если человек обязан руководить дру¬гими людьми, то он чаще, чем это обычно бывает, считает полезным скрывать от них стратегические секреты. Да¬лее, если кто-то попытается направлять деятельность дру¬гих посредством личного примера, просветительства, убеж¬дения, обмена, манипуляций, авторитета, угрозы, наказа¬ния или прямого принуждения — то, независимо от зани¬маемой им позиции в сфере власти, ему будет необходимо эффективно внушать другим, какой именно результат он хочет получить, что он сам готов сделать для получения этого результата и что он собирается делать, если ожидае¬мого результата не будет. Любого рода власть должна быть оснащена эффективными средствами показа другим этих своих намерений, и она будет иметь разные результаты в зависимости от того, как все это театрализовано, драма¬тургически поставлено. (Разумеется, способность успешно передавать другим определение ситуации может быть поч¬ти бесполезной, если человек не имеет общественного по-

ложения, чтобы подавать пример, предложить обмен, на¬казать и т. д.) Так, даже самая объективная форма прояв¬ления голой власти — физическое принуждение — часто выступает ни в качестве объективной, ни в качестве чис¬той формы, а скорее функционирует как показательное средство для убеждения аудитории. Иначе говоря, при¬нуждение часто бывает средством коммуникации, а не прос¬то средством действия. Взаимопересечение структурной и драматургической перспектив наиболее ясно видно, пожа¬луй, в анализе социальной дистанции. Образ, какой одна статусная группировка способна поддерживать в глазах аудитории, состоящей из членов других статусных груп¬пировок, будет зависеть от способности исполнителей огра¬ничивать коммуникационные контакты с этой аудитори¬ей. Культурная и драматургическая перспективы очевид¬нее всего пересекаются на проблеме поддержания мораль¬ных норм. Культурные ценности данного социального об¬разования подробно определяют, как его участникам над¬лежит относиться ко множеству существующих вещей и явлений, и одновременно устанавливают рамки видимо-стей, которые должны быть сохранены независимо от того, какие моральные чувства скрываются за этими видимо-стями.
ЛИЧНОСТЬ—ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ—ОБЩЕСТВО
За последние годы предпринимались немалые усилия свести в одну теоретическую рамку понятия и находки из трех различных областей исследования: отдельной лично¬сти, социального взаимодействия и общества как целого. Я хотел бы предложить одно простое добавление к этим междисциплинарным попыткам.
Когда индивид появляется перед другими, он и созна¬тельно и непреднамеренно проецирует определение ситу¬ации, важной частью которого является сообщаемое пред¬ставление о самом себе. Когда происходит событие, по вы¬разительным средствам несовместимое с этим насажда¬емым впечатлением, значимые последствия этого одновре¬менно ощущаются на трех уровнях социальной реально¬сти, каждый из которых подразумевает другую точку от¬счета и другой порядок фактов.


Во-первых, социальное взаимодействие, толкуемое в данном исследовании как диалог между двумя команда¬ми, может прерваться в обстановке общего смущения и за¬мешательства. Ситуация может перестать быть определен¬ной, прежние позиции могут стать в дальнейшем не защи¬тимыми, и участники могут вдруг оказаться без намечен¬ного курса действий. Как правило, участники чувствуют некую фальшивую ноту в сложившейся ситуации и начи¬нают испытывать замешательство. Другими словами, ма¬ленькая социальная система, созданная и упроченная упо¬рядоченным социальным взаимодействием, становится де¬зорганизованной. Таковы последствия указанного срыва с точки зрения социального взаимодействия.
Во-вторых, срывы исполнения дополнительно к этим дезорганизующим последствиям для действия в данный момент могут иметь и более глубокие последствия. Ауди¬тории склонны воспринимать личностный образ Я, про¬ецируемый индивидуальным исполнителем во время лю¬бого текущего выступления, в качестве какого-то ответст¬венного представителя группы его коллег, его команды и его социальной организации. Кроме того, аудитории вос¬принимают конкретное исполнение данного индивида как свидетельство его способности исполнять определенную ру¬тину и даже как свидетельство его способности исполнять любую рутину. В известном смысле эти более крупные со¬циальные единицы (команды, организации и т. д.) каж¬дый раз попадают в зависимость от того, как их индиви¬дуальный представитель исполняет свою рутинную партию, поскольку с каждым очередным таким исполнением леги¬тимность этих единиц часто заново подвергается испыта¬нию, а их долговременная репутация ставится на карту. Зависимость этого рода особенно сильна в некоторых спе¬циальных исполнениях. Например, когда хирург и его се¬стра по случайному совпадению одновременно отворачи¬ваются от операционного стола и пациент, находящийся под анестезией, скатывается с него со смертельным исхо¬дом, то не только скандально срывается единичная опера¬ция, но может пострадать сложившаяся репутация этого врача как профессионала и как человека, а также репута¬ция всей больницы. Таковы возможные последствия сры¬вов исполнения с точки зрения социальной структуры.
Заключение. Рамки социального взаимодействия
289
Наконец, часто встсречается глубокое самоотождеств¬ление Я индивида с какой-то конкретной ролью, органи¬зацией или группой, что формирует его самопонимание в качестве человека, который не срывает социального вза¬имодействия и не подводит социальные подразделения, за¬висящие от этого взаимодействия. Если же случается срыв, то может появиться сомнение в тех самооценках, вокруг которых строилась личность этого индивида. Таковы по¬следствия, которые могут быть вызваны срывами испол¬нения, с точки зрения отдельной личности.
Итак, последствия срывов исполнения можно рассмат¬ривать на трех уровнях абстракции: личности, взаимодей¬ствия и социальной структуры. Хотя вероятность срыва, а также социальная важность вероятных срывов, широко варьируются от одного взаимодействия к другому, все же, по-видимому, нет такого взаимодействия, в ходе которого его участники не имеют существенных шансов испытать легкое затруднение или менее значительных шансов пе¬режить глубокое унижение. Жизнь по большей части не является азартной игрой, но природа взаимодействия — игровая. И поскольку люди прилагают усилия избегать срывов взаимодействия или исправлять те из них, кото¬рых избежать не удалось, то эти усилия будут иметь одно¬временные последствия тоже на всех трех вышеуказан¬ных уровнях. В таком случае логично связать эти три уров¬ня абстракции с существующими исследовательскими пер¬спективами, с точки зрения которых изучают социальную жизнь.

ИНСЦЕНИРОВАНИЕ И СОЦИАЛЬНОЕ Я ЧЕЛОВЕКА
Общая идея, что мы то и дело представляем себя дру¬гим, вряд ли нова. Но в заключение упор следует сделать не на ней, а на том, что сама структура человеческого Я может быть по-новому увидена в понятиях, описывающих, как такие представления устраиваются в англо-американ¬ском обществе.
В данной работе действующий индивид выступал в двух ипостасях. Он рассматривался как исполнитель, загнан¬ный жизнью фабрикатор впечатлений, втянутый в обще¬человеческую задачу сценической постановки своего ис¬полнения; и как сценический персонаж-характер (фигу¬ра, как правило, красивая), дух, жизненную силу и дру¬гие безупречные качества которого исполнение этого ин¬дивида целенаправленно вызывает из небытия. Качества исполнителя и качества представляемого им характера — явления разного порядка. Обычно именно так и бывает, однако оба набора качеств имеют свое значение в услови¬ях спектакля, которого не избежать в жизни.
Итак, сначала возьмем человека как персонаж, как ис¬полняемый им характер. В западном обществе исполня¬емый человеком персонаж и собственное Я этого человека в известной мере уравнены, и это Я-как-персонаж обычно видится как нечто неотделимое от самого исполнителя, так или иначе образующее некое заметное явление в психоби¬ологии личности. Такой взгляд неявно присутствует в том, что каждый из нас старается представить другим, но имен¬но из-за этого затрудняется анализ этого представления. В настоящем исследовании исполняемое Я рассматривалось как некоторый образ, обычно похвально-положительный, который сценически, в соответствующем персонаже-харак¬тере успешно пытается возбудить и закрепить в сознании других действующий индивид в отношении себя. Хотя этот образ осмысляется относительно данного индивида так, что тому приписано какое-то Я, сами свойства этого Я про-изводны не от неизменных личностных свойств индивида, а от всей сценической обстановки его действия, ибо по¬рождаются той особенностью локальных событий, кото¬рая заключается в их зависимости от интерпретации оче¬видцев. Правильно поставленная и исполненная сцена заставляет аудиторию приписывать какое-то Я представлен¬ному характеру, но это приписывание, это Я, есть про¬дукт состоявшейся сцены, а не причина ее. В таком слу¬чае Я как представленный характер — это не органиче¬ское явление со своей точно определенной локализаци¬ей, которому по природе суждено родиться, достичь зре¬лости и умереть. Это драматический результат, постепен¬но и расплывчато возникающий из представляемой дру¬гим сцены, ключевая проблема и главный интерес всего представления состоит в том, поверят или не поверят это¬му результату.
При таком подходе, анализируя определенное социаль¬ное Я, можно отвлечься от его обладателя, от того конк¬ретного индивида, кто из-за этого результата больше всего выигрывает или теряет, ибо он и его плоть попросту слу¬жат стержнем, вокруг которого временно упорядочивают¬ся некоторые продукты коллективного сотрудничества. И средства для производства и утверждения социальных Я человека находятся не внутри этого организующего стерж¬ня: в действительности эти средства часто надо искать в существующих общественных учреждениях. Там обязатель¬но появится и будет функционировать задняя зона дейст¬вия с ее средствами подготовки человека к исполнению, и передняя зона с ее постоянным сценическим реквизитом. В любом учреждении или социальном образовании надет-ся команда из лиц, чья активность на месте действия с ис¬пользованием доступного реквизита определит квазитеат¬ральную жизненную обстановку, в которой будет разви¬ваться Я исполняемого персонажа-характера, и появится другая команда — аудитория, чья интерпретаторская ак¬тивность также будет необходима для этого развития. Со¬циальное Я человека есть продукт всех этих взаимопри¬способлений разных сил и в любых своих проявлениях не¬сет на себе отпечатки такого происхождения.
В целом машинерия производства социального Я тяже¬ла и громоздка и порой ломается. Тогда обнажаются со¬ставляющие ее механизмы: контролирование закулисной задней зоны, командный сговор, помогающая исполнению тактичность аудитории и т. д. Но, весьма текучие по при¬роде, впечатления будут достаточно быстро оправляться от этой поломки, чтобы снова увлечь нас в поток одного из

возможных типов реальности: исполнение возобновится и наладится, появится устойчивое Я, соответствующее каж¬дому исполняемому характеру, становящееся в дальней¬шем внутренним самовыражением его исполнителя.
Перейдем теперь от индивида как представленного ха¬рактерного персонажа к индивиду как исполнителю-ра¬ботнику. Последний способен учиться, проявляя эту спо¬собность при подготовке к роли. Он предается мечтам и фантазиям: какие-то из них рисуют в его воображении ра¬достные картины триумфального, победоносного исполне¬ния, другие же омрачены тревогами, страхами, и навязчи¬выми мыслями о возможных жизненных провалах перед публикой в самой видной передней зоне. Он часто прояв¬ляет стадное чувство по отношению к товарищам по ко¬манде и к аудиториям, но также — такт и внимательность к их интересам. Он может испытывать глубокое чувство стыда, что заставляет его стараться минимизировать шан¬сы любого возможного разоблачения.
Эти качества индивида как исполнителя — не просто описательный результат, выведенный из каких-то частных исполнений. Они психобиологичны по своей природе, и все же, по-видимому, формируются в тесном взаимодей¬ствии с постановочными возможностями разных исполне¬ний.
И теперь последнее замечание. При развитии системы понятий, принятой в данной работе, был использован не¬кий язык театральной сцены. Я говорил об исполнителях и аудиториях (публиках); о рутинных номерах, партиях и ролях; об исполнениях удавшихся или провалившихся; о репликах, сценических декорациях, реквизите, обстанов¬ке и закулисье; о драматургических требованиях, драма¬тургическом мастерстве и драматургических стратегиях. Теперь пришла пора признать, что это злоупотребление простой аналогией, отчасти было лишь риторикой и так¬тическим маневром.
Изречение “весь мир — театр” достаточно общее место для всех, чтобы читатели знали о его ограниченности и были терпимыми к нему, поскольку всякий в любое время может легко убедить себя, что такие броские афоризмы не следует воспринимать слишком серьезно. Действие, постав¬ленное в театре, представляет собой условную, придуман-


ную иллюзию, о чем все прекрасно знают. В отличие от обычной жизни, ничего реального или подлинного не мо¬жет случиться с представляемыми на сцене персонажами, хотя на другом уровне рассмотрения, конечно же, может произойти нечто реальное и практически ощутимое с репу¬тацией исполнителей как профессионалов, чьей повседнев¬ной работой являются театральные представления.
При таком вторжении реальности язык и маски сцены обычно отбрасываются. В конце концов, монтажные леса нужны, чтобы построить что-то другое, и воздвигаются они с последующим намерением снести их в свое время. На¬стоящее исследование на самом деле не интересовали эле¬менты театра, которые проникают в повседневную жизнь. Его интерес был сосредоточен на структуре социальных контактов, непосредственных взаимодействий между людь¬ми — на структуре тех явлений в общественной жизни, которые возникают всякий раз, когда какие-либо лица фи¬зически присутствуют в пространстве взаимодействия. Ключевой фактор в этой структуре — поддержание како¬го-то единого определения ситуации, причем это опреде¬ление должно быть выражено до конца вопреки множест¬ву потенциальных срывов и потрясений.
Характер (персонаж), инсценированный в театре, в изве¬стных отношениях призрачен, не реален и не имеет таких реальных, практически важных последствий, каких спо¬собен натворить в жизни насквозь фальшивый персонаж, сыгранный мошенником. Но успешное инсценирование лю¬бого из этих вымышленных персонажей требует использо¬вания одинаково реальных технических приемов — тех самых приемов, при помощи которых обыкновенные люди выдерживают свои жизненно реальные социальные ситу¬ации. Те, кто лицом к лицу взаимодействуют на театраль¬ной сцене — профессиональные актеры, тоже должны удов¬летворять ключевому требованию реальных ситуаций: они обязаны выдерживать избранное определение ситуации, применяя подходящие средства самовыражения, иначе го¬воря, экспрессивно поддерживать общее определение си¬туации. Но они делают это в тепличных условиях, облег¬чающих им применение соответствующей театральной тер¬минологии для решения задач взаимодействия, которые все мы с ними разделяем.

запись создана: 13.05.2009 в 22:42

@темы: сессия, учеба

---

Соц. фен - книжки - вопросы 5-7

5. Гофман И. Анализ фреймов.
ГОФМАН. АНАЛИЗ ФРЕЙМОВ.
Поведение людей, в частности норма и патология, объясняются формами организации повседневного опыта и общения – фреймами. Из которых «смонтирована» социальная жизнь, и которая позволяет интерпретировать поведение других людей.
Теорема У. Томаса. Если система определяется как реальная, то она реальна по своим последствиям – ложная, так как в повседневной системе люди все же правильно оценивают, чем должна являться для них система и действуют соответственным образом.
У. Джемс. Вопрос, что такое реальность, заменил вопрос. При каких обстоятельствах мы полагаем вещи реальными. Избирательность внимания, внутренняя связанность и непротиворечивость знания. Существование миров, каждый из которых имеет совой специфический способ существования. Каждый мир, пока он находится в сфере нашего внимания, по-своему реален.
А. Шютц. Уделяет внимание анализу условий порождения одной «реальности», одной «конечной области значений», как противоположных друг другу реальностей.
Шок при переходе. Значение нашего опыта, а не онтологическая структура, объекты конструирующие реальность.
«отрезок» - произвольно выделенная последовательность реальных и фиктивных событий, представленная а точки зрения тех, кто субъективно заинтересован в них участвовать. Определения ситуации создаются, во-первых, в соответствии с природой социальной организации событий, во-вторых, в зависимости от субъективной вовлеченности в них.
Фрейм – то, что описывается этими двумя элементами.
Мы воспринимаем события в терминах первичных фреймов (естеств. и социальных) и тип используемого фрейма создает способ описания событий. Вместе взятые первичные системы фреймов определенной соц.группы конструирует центральный элемент ее культуры.
Пять принципиальных проблем:
1. Комплекс необычного: в нашем обществе широко распространено убеждение о том, что все без искл. События можно поместить в некоторую конвенциональную систему значений, и управлять ими. Мы допускаем необъяснимое, но необъяснимое принять не можем
2. Трюки как контроль волевого действия над тем, что на первый взгляд кажется почти невероятным. Важную роль в демонстрации трюков играют «действия животных» (цирк).
3. Промахи как потеря контроля над ситуацией, действием.
4. Случайное происшествие
5. Неловкости и шутки.

О чем-то говорят как о реальном в том случае, когда оно полностью определено в базовой системе фреймов. 5 основных ключей используются в нашем обществе.
- выдумка, состязание, церемониал, техническая переналадка, пересадка.
1. Выдумка – это деятельность, которую участники считают показной имитацией, развлечением (Игровое притворство, фантазии, грезы, романтические тексты)
2. Состязание (драка, спорт)
3. Церемониал (похоронный обряд)
4. Техническая переналадка – это тренировки, репетиции, планирование, то, что открыто нам реально, то есть дает возможность преодолеть границы тренировки как таковой.
Демонстрации, показы, то есть такое исполнение целесообразной деятельности вне обычного контекста, при котором неспециалисту дается возможность ознакомления с процессом ее осуществления.
Репликация – воспроизведение определенного фрагмента деятельности, для того, чтобы конструировать его как факт прошлого.
Групповая психотерапия
5.Пересадка - выход за предел привычного.
Умышление и фабрикация.
Переключение – основной способ преобразования деятельности. Модель пошагового перехода от одного фрейма к другому.
Другой способ искажения – фабрикация.
- благонамеренная (розыгрыш, обман, жизненная проверка)
- Эксплуататорская (фальшивая игра, вмешательство в личные дела)
- обман как простая ошибка, самообман, гипноз, амнезия.


6. Гофман И. Порядок взаимодействия.

7. Бергер П. Л., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. — оч неуверена в качестве
Вступление
Социология знания представляет собой одну из самых «филосо-фичных» социологических дисциплин, поскольку ее предметом яв-ляется возникновение и функционирование различных форм мыш-ления и знания в том или ином социально-культурном контексте. К этим формам относятся религиозные и философские учения, науч-ные теории, политические идеологии, художественные произведе-ния и стили искусства и т д. Установление такого рода зависимостей совсем не обязательно означает сведение сложных духовных образо-ваний к экономическим мотивам, воле к власти или инстинктивным влечениям. Сам термин «социология знания» был введен М. Шеле-ром, который был принципиальным противником такого рода ре-дукционизма. Затем, во многом благодаря трудам К. Мангейма, это направление приживается в англоязычной социологии. В настоящее время социология знания исследует проблемы детерминации, форм передачи и хранения знания, социальной обусловленности типов мышления в различные периоды истории, типологии производите-лей знания, институциональных форм духовного творчества и т.д. Тем самым она является как бы ядром целого ряда других социоло-гических дисциплин: социологии науки, религии, искусства, имею-щих, однако, свои особенности.
Феноменологическая социология знания, сторонниками которой являются авторы книги «Социальное конструирование реальности», ориентирована не столько на изучение специализированных форм знания, вроде науки, а на «повседневное знание», реальность «жиз-ненного мира», предшествующую всем теоретическим системам. При обилии идейных источников, которые (с. 4 рассматриваются в начале книги, главным, безусловно, является феноменология Э. Гус-серля, переработанная А. Шюцем в феноменологическую социоло-гию. Но детальная разработка основных категорий и тем социологии знания в феноменологической перспективе, принадлежит именно П. Бергеру и Т. Лукману. После выхода работы «Социальное конструи-рование реальности» это направление получает широкую извест-ность и вес в американской и немецкой социологии.
Можно сказать, что данное произведение представляет собой доста-точно органичное соединение традиций американской социологии и социальной психологии (прежде всего «символического интерак-ционизма») с немецкой философией и социологией. Помимо фено-менологии Гуссерля, очевидным является влияние на авторов фило-софской антропологии (один из ее основоположников, Г. Плесснер, даже написал предисловие к немецкому изданию книги). Такому синтезу способствует «двуязычие» авторов: П. Бергер в молодости эмигрировал в США из Австрии, Т. Лукман (профессор социологии в Констанце, ФРГ) долгие годы учился и работал в Америке, а основ-ные его труды выходили сначала по-английски, а потом, в авторской редакции, по-немецки.
Вряд ли есть смысл пересказывать содержание книги. Она послу-жила фундаментом для последующих трудов Лукмана по социологии языка и «протосоциологии», равно как и для многочисленных про-изведений Бергера в области социологии религии. Бергер является автором целого ряда книг, ставших в США «бестселлерами»: «Свя-щенная завеса», «Слухи об ангелах», «Еретический императив», «Пирамиды жертв», «Капиталистическая революция». Им написано несколько учебников по социологии. Кроме того, Бергер является одним из ведущих представителей американского неоконсерватизма, критиком как различных «левых» теорий, так и практики «реально-го социализма». В последние годы в центре его внимания находится тема модернизации, перехода традиционных обществ к капитали-стическому. Он является директором Бостонского института изуче-ния (с. 5 экономической культуры, в котором реализуется ряд ме-ждународных исследовательских проектов. Соавторами других работ Бергера являются известные американские и немецкие социологи (Р. Нейхауз, Х. Кельнер), можно говорить о создании им собственной «школы», правда, без какой бы то ни было догматически принятой доктрины.
«Социальное конструирование реальности» разительно отличается от других работ Бергера и Лукмана по стилю и содержанию. Они умеют писать популярно и для широкого читателя, тогда как эта книга написана для специалистов, содержит в себе, наряду с живыми примерами, философский анализ основополагающих категорий со-циологической теории. Основную тему книги можно сформулиро-вать следующим образом: как человек создает социальную реаль-ность и как эта реальность создает человека.
Хотя Бергер и Лукман в равной мере принадлежат к феноменологи-ческой социологии и являются учениками Шюца, между ними име-ются немалые различия. Если Лукман довольно последователен и органичен в своей ориентации на феноменологию, будучи методоло-гом, разрабатывающим проблемы «протосоциологии» или «социо-логии жизненного мира», то Бергера можно назвать эмпириком в хорошем смысле этого слова. От разработки теоретико-методологических принципов он переходит к конкретным явлениям, структурам, институтам. При этом он использует не только феноме-нологию Гуссерля и Шюца, но в равной степени теории и методы других философов и социологов, прежде всего М. Вебера. В «Соци-альном конструировании реальности» одни главы написаны при большом участии Лукмана, любителя тщательного описания всякого рода «типизации», тогда как «расшифровки» социологических кате-горий на конкретном материале принадлежат, скорее, Бергеру. Но книга представляет собой единое целое, и различие ориентации и ус-тановок соавторов ведет не к эклектике, а к плодотворному синтезу абстрактной теории и эмпирического знания.
Е Д Руткевич
Предисловие
6:
Эта книга была задумана как систематический теоретический трак-тат по социологии знания. Поэтому в наши цели не входили ни исто-рический обзор данной дисциплины, ни толкование учений различ-ных авторов на том или ином этапе развития социологической тео-рии, ни показ того, что могло бы возникнуть в результате синтеза этих различных учений. В наши цели не входила и полемика. Крити-ческие замечания по тем или иным теоретическим вопросам были даны (не в тексте, а в примечаниях) только там, где это способствует более глубокому пониманию нашей собственной аргументации.
Сущность нашей аргументации изложена во втором и третьем раз-делах книги («Общество как объективная реальность» и «Общество как субъективная реальность»). Во втором разделе излагается наше понимание проблем социологии знания. В третьем разделе показано, как применяется это понимание к уровню субъективного сознания, выступающее тем самым в роли теоретического моста, соединяюще-го социологию знания с проблемами социальной психологии. Пер-вый раздел представляет собой то, что лучше всего можно назвать философскими пролегоменами к нашей аргументации в контексте феноменологического анализа реальности повседневной жизни («Основы знания повседневной жизни»). Читатель, которого интере-сует лишь социологическая аргументация, может пропустить эту главу, но он должен иметь в виду, что некоторые ключевые понятия, использующиеся впоследствии, определяются именно здесь. Хотя наша цель не имеет исторического характера, мы должны объяснить, почему и чем наша концепция социологии знания отличается от тех (с. 7 концепций, которые обычно подразумеваются под этим на-званием. Это мы делаем во введении. И в конце мы даем некоторые заключительные примечания для того, чтобы показать, что мы воз-даем должное как социологической теории вообще, так и определен-ным областям эмпирических исследований, к которым мы обраща-емся в процессе нашей работы.
Логика нашей аргументации неизбежно приводит к определенным повторам. Так, некоторые проблемы, рассматривающиеся в первом разделе в рамках феноменологических скобок, во втором разделе анализируются уже вне этих скобок с целью показать их эмпириче-ский генезис, а в третьем разделе они вновь становятся предметом нашего исследования, но уже на уровне субъективного сознания. На-сколько возможно, мы старались сделать эту книгу читабельной, не нарушая ее внутренней логики. И мы надеемся, что читатель поймет причины этих повторов, которые были неизбежны.
Ибн-Аль-Араби – великий мусульманский мистик, восклицает в од-ной из своих поэм: «О, Аллах, избави нас от моря имен!» Мы часто повторяли это восклицание в своих лекциях по социологической теории. Поэтому мы решили исключить все имена из данной аргу-ментации, которую можно считать выражением нашей собственной позиции без постоянных ссылок на авторитеты типа «Дюркгейм го-ворит это», «Вебер говорит то», «Здесь мы согласны с Дюркгеймом, но не с Вебером», «Мы полагаем, что Дюркгейм был неправильно понят в этом вопросе» и т.д. Эта наша позиция, не возникающая ex nihilo, прозрачна на каждой странице, и мы хотим, чтобы ее судили по ее собственным заслугам, а не исходя из ее экзегетических или синтетических аспектов. Поэтому все ссылки как на аргументы, так и на источники, к которым мы обращаемся, помещены в примечания (хотя всегда кратко). В результате эти примечания стали довольно пространными. Это не значит, что мы отдаем дань ритуалам научно-сти (Wissenschaftlichkeit), скорее это отвечает требованиям историче-ской признательности.
Проект этой книги впервые был задуман летом 1962 года в ходе не-торопливых бесед на прогулках (с. 8 в Альпах, в Западной Австрии. Первоначальный план книги был составлен в начале 1963 г. В то время предполагалось участие еще одного социолога и двух филосо-фов. Другие участники по разным причинам были вынуждены отка-заться от активной работы в проект, но мы хотим выразить благо-дарность и большую признательность за постоянные критические замечания Хансфриду Кельнеру (в настоящее время работающим во Франкфуртском университете) и Стенли Пулбергу (ныне работаю-щему в Ecole Pratique des Hautes Etudes).
Насколько мы обязаны позднему Альфреду Шюцу, станет ясно из последующего изложения. Однако уже сейчас нам хотелось бы отме-тить, какое большое влияние на наше мышление оказали учение и работы Шюца. Наше понимание Вебера во многом обусловлено уче-нием Карла Майера (Graduate Faculty, New School for Social Research), так же как наше понимание Дюркгейма обусловлено интерпретаци-ей Альберта Соломона (Graduate Faculty). Лукман, вспоминая плодо-творные беседы как во время обучения в колледже Хобарта, так и в ряде других случаев, хотел бы выразить признательность Фридриху Тенбруку (Франкфуртский университет). Бергер хотел бы поблагода-рить Курта Вольфа (Brandeis University) и Антона Зийдерфельда (University Leiden) за их критические замечания и интерес к идеям, воплощенным в этой книге.
В работах подобного рода обычно выражают признательность и тем, кто внес свой косвенный вклад: женам, детям и т.п. Только для того, чтобы нарушить этот обычай, мы хотели бы посвятить эту книгу не-коему Jodler из Бранд-Форарльберга. Тем не менее мы хотим побла-годарить Бригитту Бергер (Hunter College) и Бениту Лукман (University Freiburg) не только за исполнение ими семейных ролей, не имеющих к науке никакого отношения, но и за их критические замечания как ученых и отказ от того, чтобы наша работа произво-дила легкое впечатление.
Питер Бергер
Graduate Faculty New School for Social Research
Томас Лукман
University Frankfurt
Введение. Проблема социологии знания
9:
Основные положения аргументации этой книги содержатся уже в ее названии и подзаголовке: реальность социально конструируется, и социология знания должна анализировать процессы, посредством которых это происходит. Ее ключевые термины «реальность» и «знание» термины, которые используются не только в повседнев-ной речи, но и в философской традиции, имеющей длительную ис-торию. Сейчас нет нужды обсуждать семантические сложности по-вседневного или философского использования этих терминов. Для наших целей достаточно определить «реальность» как качество, присущее феноменам, иметь бытие, независимое от нашей воли и желания (мы не можем «от них отделаться»), а «знание» можно оп-ределить как уверенность в том, что феномены являются реальными и обладают специфическими характеристиками. Именно такой (надо сказать, упрощенный) смысл вкладывают в данные термины и рядо-вой человек, и философ. Обычный человек живет в мире, который является «реальным» для него, хотя и не все его аспекты «реальны» для него в равной степени и он «знает», хотя и с разной степенью уверенности, что этот мир обладает такими-то и такими-то характе-ристиками. Конечно, философ будет задавать вопросы относительно предельного статуса как «реальности», так и «знания». Что является реальным? Откуда это нам известно? Это один из наиболее древних вопросов не только чисто философского исследования, но и челове-ческого мышления как такового. Вероятно, именно поэтому вторже-ние социолога на освященную веками интеллектуальную террито-рию вызовет недоумение у обычного человека и ярость у философа. Посему важно с самого начала пояснить как смысл, в котором мы используем эти термины в контексте социологии, так и то, что у нас нет никаких претензий на решение социологией этих старых фило-софских вопросов.
Если бы мы собирались педантично следовать своим аргументам, то, употребляя вышеуказанные термины, каждый раз должны были бы давать их в кавычках, что стилистически излишне. Однако упот-ребление кавычек ключ к пониманию того, как эти термины при-меняются в социологическом контексте. Можно сказать, что социо-логическое понимание «реальности» и «звания» находится где-то посередине между пониманием их рядовым человеком и филосо-фом. Рядовой человек обычно не затрудняет себя вопросами, что для него «реально» и что он «знает», до тех пор, пока не сталкивается с проблемой того или иного рода. Он считает свою «реальность» и свое «знание» само собой разумеющимися. Социолог не может сделать этого хотя бы только вследствие понимания того факта, что рядовые люди в разных обществах считают само собой разумеющимися со-вершенно различные «реальности». Благодаря самой логике своей дисциплины социолог вынужден спрашивать, если не что-то еще, нельзя ли объяснить разницу между двумя «реальностями» огром-ными различиями этих двух обществ. С другой стороны, философ в силу своей профессии вынужден ничего не принимать на веру и стремиться к достижению максимальной ясности в отношении пре-дельного статуса того, что рядовой человек считает «реальностью» и «знанием». Иначе говоря, философ стремится решить, где кавычки нужны, а где их можно спокойно опустить, то есть отделить обосно-ванные утверждения о мире от необоснованных. Понятно, что со-циолог не может этого сделать. Если не стилистически, то логически социолог должен иметь дело с кавычками.
Например, рядовой человек может считать, что обладает «свободой воли» и поэтому «отвечает» за свои действия, в то же время не при-знавая этой «свободы» и «ответственности» за детьми и лунатиками. Философ любыми доступными ему методами будет исследовать он-тологический и эпистемологический статус этих понятий. Свободен ли человек? Что такое ответственность? Каковы пределы ответ-ственности? Как можно все это знать? И тому подобное. Нет нужды говорить, что социолог находится не в том положении, чтобы давать ответы на эти вопросы, Однако что он может и должен сделать так это спросить, как получается, что понятие «свобода» считают само собой разумеющимся в одном обществе, но не в другом, как «реаль-ность» этого понятия поддерживается в одном обществе и, что еще интереснее, как эта «реальность» может быть однажды утеряна ин-дивидом или всем коллективом.
Таким образом, социологический интерес к проблемам «реально-сти» и «знания» объясняется, прежде всего, фактом их социальной относительности. То, что «реально» для тибетского монаха, не может быть «реальным» для американского бизнесмена. «Знание» пре-ступника отличается от «знания» криминалиста. Отсюда следует, что для особых социальных контекстов характерны специфические аг-ломераты «реальности» и «знания», а изучение их взаимосвязей – предмет соответствующего социологического анализа. Так что по-требность в «социологии знания» возникает, как только становятся заметными различия между обществами в понимании того, какое знание считается в них само собой разумеющимся. Кроме того, дис-циплина, называющая себя так, должна изучать те способы, посред-ством которых «реальности» считаются «познанными» в том или ином обществе. Другими словами, социология знания должна иметь дело не только с эмпирическим многообразием «знания», сущест-вующим в различных человеческих обществах, но и с процессами, с помощью которых любая система «знания» становится социально признанной в качестве «реальности».
Согласно нашей точке зрения, социология знания должна изучать все то, что считается в обществе «знанием», невзирая на обоснован-ность или необоснованность (по любым критериям) такого (с. 13 «знания». И поскольку всякое человеческое «знание» развивается, передается и сохраняется в социальных ситуациях, социология зна-ния должна попытаться понять процессы, посредством которых это происходит и в результате чего «знание» становится само собой ра-зумеющейся «реальностью» для рядового человека. Иначе говоря, мы считаем, что социология знания имеет дело с анализом социаль-ного конструирования реальности.
Такое понимание сферы собственно социологии знания отличается оттого, что обычно считали предметом дисциплины, носящей это на-звание вот уже сорок лет. Поэтому, прежде чем мы начнем изложе-ние своих взглядов, было бы полезно бросить хотя бы беглый взгляд на предшествовавшее развитие этой дисциплины и объяснить, в чем и почему мы вынуждены отклониться от нее.
Термин «социология знания» (Wissenssoziologie) был введен в упот-ребление Максом Шелером. Это было в 1920-е годы; в Германии, а Макс Шелер был философом. Три этих факта очень важны для по-нимания генезиса и дальнейшего развития новой дисциплины. Со-циология знания возникла в философском контексте и в определен-ной ситуации интеллектуальной истории Германии. Хотя новая дис-циплина впоследствии была помещена собственно в социологиче-ский контекст, особенно в англоязычном мире, она продолжала сталкиваться с проблемами той интеллектуальной ситуации, в кото-рой возникла. В результате социология знания оставалась перифе-рийной дисциплиной среди большей части (с. 14 социологов, не разделявших тех проблем, которые волновали германских мыслите-лей в 20-е годы XX века. Больше всего это касалось американских социологов, которые смотрели на эту дисциплину главным образом как на маргинальную специальность с присущими ей европейскими особенностями. Важнее, однако, то, что во взаимосвязи социологии знания с первоначальными ее проблемами видели теоретическую слабость даже те, кто испытывали интерес к этой дисциплине. Как ее защитники, так и более или менее безразличные к ней социо-логи смотрели на социологию знания как на своего рода социологи-ческое истолкование истории идей. Это привело к большой близору-кости в отношении потенциальной теоретической значимости со-циологии знания. Существовали самые различные определения сущности и сферы социологии знания, и можно было бы сказать, что история этой субдисциплины была тем самым историей различных ее определений. Однако, по общему мнению, предметом социологии знания является взаимосвязь человеческого мышления и социально-го контекста, в рамках которого он возникает. Так что можно сказать, что социология знания представляет собой социологический фокус гораздо более общих проблем, а именно экзистенциальной детерми-нации (Seinsgebundenheit) мышления как такового. Хотя здесь в цен-тре внимания социальный фактор, теоретические трудности сходны с теми, которые возникают в тех случаях, когда предполагается, что человеческое мышление детерминировано другими факторами (ис-торическими, (с. 15 психологическими, биологическими). Все эти случаи объединяет общая проблема в какой степени мышление зави-сит или нет от предполагаемых детерминирующих факторов.
Вероятно, корни этой важной для современной немецкой филосо-фии проблемы уходят в исследования исторической школы, которая была одним из величайших интеллектуальных достижений Герма-нии XIX века. Благодаря усилиям научно-исторической школы и ме-тода, не имеющего себе равного ни на одном из этапов интеллекту-альной истории, прошлое оказалось для современного человека «воссозданным настоящим» с удивительным многообразием форм мышления. Трудно оспаривать требование немецкой школы к ис-ходной позиции этого предприятия. Поэтому неудивительно, что теоретическая проблема, поднятая позднее, наиболее глубоко долж-на была быть прочувствована в Германии. Проблему эту можно оп-ределить как головокружение от относительности. Эпистемологиче-ское измерение этой проблемы очевидно. На эмпирическом уровне это означает исследование столь тщательное, насколько возможно, конкретных взаимосвязей между мышлением и его историческим контекстом. Если эта интерпретация верна, то социология знания поднимает проблему, первоначально поставленную исторической школой - конечно, в более узких рамках, но, в сущности, проявляя интерес к тем же самым вопросам2.
Ни в широком, ни в узком смысле эта проблема не нова. Понимание того, что ценности и мировоззрения имеют социальное происхожде-ние, можно найти уже в античности. По крайней мере (с. 16 начи-ная с эпохи Просвещения это понимание становится главной темой современного западного мышления. Можно было бы привести вес-кие аргументы в пользу ряда «генеалогий» для главной проблемы социологии знания3. Даже можно было бы сказать, что эта проблема т писе уже содержится в знаменитом изречении Паскаля: то, что ис-тинно по одну сторону Пиренеев, ошибочно по другую4. Однако не-посредственными интеллектуальными предшественниками социо-логии знания являются три направления германской мысли XIX столетия марксизм, ницшеанство и историцизм.
У Маркса берет свое происхождение основное положение социоло-гии знания о том, что социальное бытие определяет человеческое сознание5. Было много споров по поводу того, какую именно детер-минацию Маркс имел в виду. Однако бесспорно, что «борьба с Мар-ксом», которая была характерна не только для социологии знания на начальной стадии ее развития, но и для «классического периода» со-циологии вообще (особенно явная в работах Вебера, Дюркгейма, Па-рето), на самом деле была по большей части борьбой с ошибочной интерпретацией Маркса современными марксистами. Это утвержде-ние кажется еще более достоверным, когда подумаешь о том, что лишь в 1932 году была заново открыта очень важная работа Маркса «Экономико-философские рукописи 1844 г.», и лишь после второй мировой войны стало возможным полностью оценить значение этого открытия для понимания Маркса. Как бы то ни было, социология знания унаследовала от Маркса не только (с. 17 наиболее глубокую формулировку ее центральной проблемы, но также несколько ее ключевых понятий, среди которых особо следует отметить такие по-нятия, как «идеология» (идеи как оружие социальных интересов) и «ложное сознание» (мышление, которое отчуждено от реального со-циального бытия мыслящего).
Особое впечатление на социологию знания было произведено поня-тиями Маркса «субструктура/суперструктура» (Unterbau/Uberbau). Вокруг правильной интерпретации этих Марксовых понятий разго-релась бурная полемика. Позднее марксизм (например, Ленин) пы-тался отождествить «субструктуру» tout court с экономической струк-турой, а суперструктура считалась ее непосредственным «отражени-ем». Сейчас совершенно ясно, что это искажение мысли Маркса, представляющее собой скорее механистический, чем (как предпола-галось) диалектический вид экономического детерминизма. Маркс указывал на то, что человеческое мышление производно от челове-ческой деятельности (точнее, труда) и от социальных взаимосвязей, возникающих в результате этой деятельности. Базис («субструкту-ру») и надстройку («суперструктуру») можно лучше понять, если со-ответственно рассматривать их как человеческую деятельность и мир, созданный этой деятельностью6. В любом случае, начиная с Шелера, фундаментальная схема «суб/суперструктуры» в той или иной мере была взята на вооружение социологией знания и всегда с пониманием того, что существует некая связь между мышлением и, отличной от него, «основополагающей» реальностью. Притягатель-ность этой (с. 18 схемы была велика, несмотря на то что многие положения социологии знания были сформулированы явно в пику марксизму, и то, что в ее рамках существовали разные взгляды на природу взаимосвязи двух компонентов этой схемы.
В менее явной форме социологией знания были восприняты ниц-шеанские идеи. Но они были весьма созвучны общему интеллекту-альному фону и тому «настроению», в контексте которых возникла сама социология знания. Ницшеанский анти-идеализм, отличаю-щийся от марксизма скорее по содержанию, чем по форме, дает со-циологии знания дополнительную перспективу, в которой человече-ское мышление выступает в качестве инструмента в борьбе за выжи-вание и власть7. Ницше разработал свою собственную теорию «лож-ного сознания», анализируя социальное значение обмана, самооб-мана, иллюзии, присущих человеческой жизни. Его понятие «Ressentiment» в качестве фактора, порождающего определенные типы человеческого мышления, было непосредственно заимствовано Шелером.
В более общем виде можно сказать, что социология знания есть своеобразное применение того, что Ницше удачно называл «искусст-вом подозрения»8.
Историцизм, особенно в дильтеевском варианте, непосредственно предшествовал социологии знания9. Историцизму было присуще по-разительное ощущение относительности всех перспектив, то есть не-избежной историчности человеческого мышления. Характерное для историцизма утверждение, что ни одну историческую ситуацию нельзя понять иначе, как в ее собственных (с. 19 терминах, легко превратить в утверждение, подчеркивающее социальный контекст мышления. Определенные исторические понятия типа «ситуацион-ный детерминизм» (Standortsgebundenheit) и «место в жизни» (Sitz im Leben) могут быть переведены как «социальное размещение» мышления. Историцистское наследие социологии знания предпола-гает, что у нее есть большой интерес к истории и предрасположен-ность к использованию по существу исторического метода. Этот факт уже сам по себе ставит ее в маргинальное положение в американской социологии.
Интерес Шелера к социологии знания и к социологическим вопро-сам вообще был, по сути дела, лишь эпизодом в его философской карьере10. Его конечной целью было создание философской антро-пологии, которая могла бы выйти за пределы относительности точек зрения, зависящих от исторического и социального размещения. Со-циология знания должна была служить инструментом для достиже-ния этой главной цели, способствующим устранению трудностей, связанных с релятивизмом, чтобы затем можно было перейти к ре-шению философской задачи. Шелеровская социология знания в подлинном смысле слова является служанкой философии (ancilla philosophiae), и к тому же - весьма специфической философии.
По своей ориентации шелеровская социология знания является, в сущности, негативным методом. Шелер утверждал, что взаимосвязь между «идеальными факторами» (Idealfaktoren) и «реальными фак-торами» (Realfaktoren) термины, которые весьма напоминают схему (с. 20 базиса/надстройки (суб/суперструктуры), была исключи-тельно регулятивной. То есть «реальные факторы» регулируют усло-вия, при которых определенные «идеальные факторы» могут появ-ляться в истории, но не могут влиять на содержание последних. Ина-че говоря, общество определяет наличие (Dasein), но не природу (Sosein) идей. Тогда социология знания оказывается процедурой, с помощью которой изучают процесс социально-исторического отбора идеационных содержаний. При этом понятно, что само содержание идей независимо от социально-исторической обусловленности, а значит, недоступно социологическому анализу. Если метод Шелера изобразить красочно, то он будет выглядеть так: он бросает огром-ный кусок дракону относительности, но лишь для того, чтобы легче войти в замок онтологической несомненности.
В рамках этой интенционально ограниченной системы отсчета (что совершенно неизбежно) Шелер детально анализировал способ, с по-мощью которого общество упорядочивает человеческое знание. Он подчеркивал, что человеческое знание в обществе дано индивиду-альному восприятию a priori, гарантируя индивиду смысловой поря-док. Хотя этот порядок и связан с определенной социально-исторической ситуацией, он кажется индивиду естественным спосо-бом видения мира. Шелер называл это «относительно-естественным мировоззрением» (relativnaturalische Weltanschauung) общества. Это понятие до сих пор считается центральным для социологии знания.
«Изобретение» Шелером социологии знания послужило толчком для бурных дебатов в Германии по поводу обоснованности, сферы действия и применения новой дисциплины11. Однако вне этой дис-куссии появляется другое определение социологии знания, поме-щающее ее в более узкий социологический контекст. Именно в этой формулировке социология знания вошла в англоязычный мир. Это формулировка, данная Карлом Мангеймом12. Можно с уверенностью сказать, что, когда современные социологи думают pro или соп со-циологии знания , обычно они делают это в терминах мангеймов-ской формулировки. Что касается американской социологии, то это вполне понятно, так как в англоязычном мире социология знания получила известность фактически благодаря работам Мангейма (не-которые были написаны по-английски в то время, когда Мангейм преподавал в Англии после его отъезда из Германии с приходом на-цистов к власти, или были переведены с немецкого), тогда как рабо-ты Шелера по социологии знания до сих пор не переведены на анг-лийский. Кроме этого фактора «диффузии», работы Мангейма в го-раздо меньшей степени, чем Шелера, перегружены философским «багажом». Это особенно верно в отношении последних работ Ман-гейма, что легко заметить, если сравнить английскую версию его главного труда «Идеология и утопия» с немецким оригиналом. Так что Мангейм становится фигурой более «созвучной» даже тем со-циологам, которые критически настроены и не слишком заинтересо-ваны его подходом.
Мангеймовское понимание социологии знания было гораздо более широким и имеющим более серьезные последствия, чем шелеров-ское, возможно потому, что в его работе четко обозначена конфрон-тация с марксизмом. Согласно Мангейму, общество детерминирует не только возникновение, но и содержание человеческих идей, за ис-ключением математики и части естественных наук. Таким образом, социология знания становится позитивным методом изучения почти любого аспекта человеческого мышления.
Примечательно, что главный интерес Мангейма был связан с фено-меном идеологии. Он различал партикулярное, тотальное и общее понятия идеологии идеологии, представляющей собой только часть мышления оппонента: идеологии, представляющей мышление оп-понента целиком (подобно «ложному сознанию» Маркса); идеоло-гии, характеризующей как мышление оппонента, так и наше собст-венное мышление (здесь, по мнению Мангейма, он шел дальше Мар-кса). Общее понятие идеологии поднимает социологию знания на совершенно иной уровень, когда появляется понимание того, что ни одно человеческое мышление (кроме указанных выше исключений) не свободно от идеологизирующего влияния социального контекста. Посредством такого расширения теории идеологии Мангейм стре-мился отделить главную проблему от политического контекста и изучать ее как общую эпистемологии и исторической социологии.
Хотя Мангейм и не разделял онтологических амбиций Шелера, он был озабочен тем, что следствием его теории мог стать панидеоло-гизм. Он вводит понятие «реляционизм» (в отличие от «релятивиз-ма»), чтобы показать эпистемологическую перспективу своей социо-логии знания, означающую не капитуляцию мышления перед отно-сительностью социально-исторического многообразия, но признание того, что знание всегда должно быть знанием с определенной пози-ции. Очевидно, что влияние Дильтея на мышление Мангейма в этом вопросе имеет огромное значение проблема марксизма решается средствами историцизма. Как бы то ни было, Мангейм считал, что хотя нельзя полностью избавиться от влияния идеологии, его можно было бы уменьшить, систематически анализируя насколько это возможно различные социально обоснованные позиции.
Иначе говоря, объект мышления становится гораздо понятнее по мере накопления различных перспектив, в которых его можно рас-сматривать. В этом и состоит задача социологии знания, оказываю-щей большую помощь в поисках правильного понимания человече-ских явлений.
Мангейм считал, что разные социальные группы весьма различают-ся по их способности преодолевать узость собственной позиции. Он возлагал большие надежды на «свободно парящую интеллигенцию» (freischwebende Intelligenz термин, заимствованный у Альфреда Ве-бера) промежуточный слой, который, по его мнению, относительно свободен от классовых интересов. Мангейм подчеркивал также силу «утопического» мышления, которое (подобно идеологии) создает искаженный образ социальной реальности, но (в отличие от идеоло-гии) обладает динамичностью для преобразования этой реальности в свое представление о ней.
Нет нужды говорить, что сделанные выше замечания не могут воз-дать должное ни шелеровской, ни мангеймовской концепциям со-циологии знания. У нас не было такой цели. Мы лишь указали на не-которые ключевые черты двух концепций, которые соответственно были названы «умеренной» и «радикальной» концепциями социо-логии знания13. Примечательно, что последующее развитие социоло-гии знания в значительной степени состояло из критики и модифи-каций этих двух концепций. Как мы уже отмечали, мангеймовская трактовка социологии знания продолжала иметь решающее значе-ние для формирования этой дисциплины, особенно в англоязычной социологии.
Одним из наиболее влиятельных американских социологов, обра-тивших серьезное внимание на социологию знания, был Роберт Мер-тон14. Обсуждение этой дисциплины, которому было посвящено две главы его основного труда, стало полезным введением в эту область для тех социологов, которые испытывали к ней интерес. Мертон сконструировал парадигму социологии знания, иначе сформулиро-вав ее основные темы в сжатой и ясной форме. Это интересная кон-струкция, так как в ней он пытается совместить подход социологии знания со структурно-функциональной теорией. Мертоновские по-нятия «явные» и «скрытые» функции применительно к сфере идей позволяют различать преднамеренные, сознательные функции идей и непреднамеренные, бессознательные. Хотя внимание Мертона бы-ло сосредоточено главным образом на работах Мангейма, который был для него социологом par excellence, он подчеркивал также зна-чение дюркгеймовской школы и Питирима Сорокина. Интересно, что Мертону, по-видимому, не удалось заметить связи социологии знания с некоторыми влиятельными направлениями американской социальной психологии, как, например, теория референтных групп, которую он рассматривает в другой части той же самой работы.
У Толкотта Парсонса также есть свое толкование социологии зна-ния15. Правда, его толкование сводится главным образом к критике Мангейма. И он не пытался включить эту дисциплину в свою собст-венную теоретическую систему. Конечно, в рамках своей теории он подробно анализировал «проблему, связанную с ролью идей», но в системе отсчета, совершенно отличной от шелеровской или мангей-мовской социологии знания16. Поэтому можно было бы сказать, что ни Мертон, ни Парсонс существенно не выходят за пределы социоло-гии знания, сформулированной Мангеймом. То же самое можно ска-зать относительно их критиков. Укажем лишь на одного из них наиболее красноречивого Ч. Р. Милза, который обращался к социо-логии знания в ранний период своего творчества, однако в описа-тельной манере, и который не внес ничего существенного в ее теоре-тическое развитие17.
Интересная попытка интеграции социологии знания с неопозити-вистским подходом к социологии вообще была предпринята Теодо-ром Гейгером, оказавшим огромное влияние на скандинавскую со-циологию после эмиграции из Германии18. Гейгер вернулся к более узкому пониманию идеологии как социально искаженного мышле-ния и считал возможным преодоление идеологии с помощью тща-тельного соблюдения канонов научной процедуры. Неопозитивист-ский подход к анализу идеологии в более современной немецкоя-зычной социологии был характерен для Эрнста Топича, который уделял особое внимание идеологическим корням различных фило-софских позиций19. Поскольку социологический анализ идеологий был важной составляющей социологии знания в формулировке Ман-гейма, большой интерес к ней возник в европейской и американской социологии после второй мировой войны20.
Вероятно, наиболее важная попытка выйти за пределы мангеймов-ского понимания социологии знания была предпринята Вернером Старком, другим эмигрантом, представителем европейской школы, работавшим в Англии и Соединенных Штатах21. Он пошел дальше других в том, чтобы не делать фокусом социологии знания мангей-мовскую проблему идеологии. По его мнению, задача социологии знания состоит не в раскрытии или разоблачении созданных в том или ином обществе идеологий, а в систематическом изучении соци-альных условий знания как такового. То есть главная проблема за-ключается в том, чтобы социология знания превратилась из социо-логии заблуждения в социологию истины. Несмотря на свой особый подход, Старк, вероятно, был ближе к Шелеру, чем к Мангейму в своем понимании взаимосвязи идей и их социального контекста.
Повторим еще раз, что мы не пытались дать здесь детальный обзор истории социологии знания. Мы не рассматривали здесь концепции, которые хотя и можно было бы отнести к социологии знания, не счи-тались таковыми самими авторами. Другими словами, мы ограничи-лись лишь теми теориями, которые разрабатываются, так сказать, под знаменем «социологии знания» (принимая во внимание, что теория идеологии является ее частью). Это поясняет один факт. Не-зависимо от интереса некоторых социологов знания к эпистемологи-ческим проблемам, фактически в центре внимания была исключи-тельно сфера идей, то есть теоретическое мышление. Это касается и Старка, назвавшего свою главную работу по социологии знания «Эс-се в помощь более глубокому пониманию истории идей». Иначе го-воря, на теоретическом уровне внимание социологии знания при-влекали эпистемологические вопросы, а на эмпирическом уровне вопросы интеллектуальной истории.
Следует подчеркнуть, что у нас нет никаких оговорок относительно обоснованности и значимости этих двух совокупностей проблем. Од-нако нам кажется не слишком удачным, что именно эта определен-ная совокупность вопросов так долго преобладала в социологии зна-ния. И мы постараемся показать, что в результате теоретическая значимость социологии знания не была до конца осознана.
Включение эпистемологических вопросов, касающихся обоснован-ности социологического знания, в социологию знания отчасти напо-минает попытки толкать автобус, в котором ты едешь сам. Конечно, подобно всем другим эмпирическим дисциплинам, накапливающим данные, связанные с относительностью и детерминацией человече-ского мышления, перед социологией знания встают эпистемологиче-ские вопросы, касающиеся как социологии вообще, так и любой дру-гой научной системы знания. Как уже отмечалось выше, в этом со-циологии знания отведена та же роль, что и психологии, истории, биологии; мы указали только три наиболее важные эмпирические дисциплины, представляющие затруднения для эпистемологии. Во всех случаях логическая структура этого затруднения одна и та же: как я могу быть уверен, скажем, в моем социологическом анализе нравов американцев среднего класса перед лицом того факта, что ка-тегории, используемые мной при этом, обусловлены исторически от-носительными формами мышления, что я сам и все, о чем я думаю, детерминировано моими генами и присущей мне враждебностью по отношению к людям и что я сам (чего уж хуже) представитель аме-риканского среднего класса?
Нам несвойственно игнорировать такие вопросы. Однако мы утвер-ждаем здесь, что сами по себе эти вопросы не являются частью эм-пирической социологии. Собственно говоря, они относятся к методо-логии социальных наук, то есть, по определению, скорее к филосо-фии, чем к социологии, которая представляет объект нашего иссле-дования. Подобно другие эмпирическим наукам, создающим трудно-сти для решения задач эпистемологического характера, социология знания «дает пищу» для проблем подобного рода в нашем методоло-гическом исследовании, которые не могут быть решены в рамках его собственной системы отсчета.
Поэтому мы исключаем из социологии знания эпистемологические и методологические проблемы, которые волновали двух главных ее основоположников. Благодаря этому исключению мы отделяем себя и от шелеровского, и от мангеймовского понимания социологии зна-ния, а также от тех, более поздних социологов знания (особенно нео-позитивистской ориентации), которые разделяли подобное понима-ние этой дисциплины. В нашей работе мы брали в скобки (т.е. не рассматривали) любые эпистемологические и методологические во-просы, касающиеся обоснованности социологического анализа, как в самой социологии знания, так и в любой другой области. Мы рас-сматриваем социологию знания как часть эмпирической социоло-гии. Конечно, цель настоящей работы имеет теоретический характер. Но наше теоретизирование относится к эмпирической дисциплине с ее конкретными проблемами, а не к философскому исследованию основ эмпирической дисциплины. Так что наше предприятие связа-но с социологической теорией, а не с методологией социологии. Лишь в одном разделе нашего исследования (который следует непо-средственно за введением) мы выходим за пределы собственно со-циологической теории, но это сделано по причинам, имеющим мало общего с эпистемологией, что будет объяснено в свое время.
Мы должны заново определить задачу социологии знания и на эм-пирическом уровне, то есть как теории, связанной с эмпирической социологией. Как мы уже видели, на этом уровне социологию знания интересует интеллектуальная история, в смысле истории идей. Мы снова вынуждены подчеркнуть, что это в самом деле очень важный фокус социологического исследования. Более того, если эпистемоло-гическо-методоло-гические проблемы мы исключаем из социологии знания, то историю идей считаем ее частью. Однако, по нашему мне-нию, проблема идей, включающая и специальную проблему идеоло-гии, составляет лишь часть проблематики социологии знания, при-чем далеко не главную.
Социология знания должна заниматься всем тем, что считается «знанием» в обществе. Как только это определено, становится ясно, что фокус внимания на интеллектуальной истории выбран неудачно, или, точнее, выбран неудачно, если он становится главным фокусом социологии знания. Теоретическое мышление, «идеи», Weltanschauungen это не то, что является самым важным в общест-ве. Хотя каждое общество содержит эти феномены, они лишь часть всего того, что считается «знанием». Лишь очень небольшая группа людей в обществе занята теоретизированием, производством «идей» и конструированием Weltanschauungen. Но каждый в обществе тем или иным образом причастен к его «знанию». Иначе говоря, лишь немногие заняты теоретической интерпретацией мира, но каждый живет в том или ином мире, фокус внимания на теоретическом мышлении не только чрезвычайно ограничивает социологию зна-ния, он неудовлетворителен еще и потому, что даже эту часть суще-ствующего в обществе «знания» нельзя понять полностью, если она не помещена в рамки более общего анализа «знания».
Преувеличивать важность теоретического мышления в обществе и истории естественная слабость теоретиков. И потому тем более не-обходимо устранить это заблуждение интеллектуалов. Теоретические определения реальности, будь они научными, философскими или даже мифологическими, не исчерпывают всего того, что является «реальным» для членов общества. И поэтому социология знания прежде всего должна заниматься тем, что люди «знают» как «реаль-ность» в их повседневной, не- или дотеоретической жизни. Иначе говоря, скорее повседневное знание, чем «идеи», должно быть глав-ным фокусом социологии знания. Это именно то «знание», пред-ставляющее собой фабрику значений, без которого не может сущест-вовать ни одно общество.
Поэтому социология знания должна иметь дело с социальным кон-струированием реальности. Анализ теоретического выражения этой реальности, безусловно, будет оставаться частью этого предприятия, но не самой важной его частью. Должно быть понятно, что, несмотря на исключение эпистемологическо-методологических проблем из сферы социологии знания, ее новое определение, которое мы здесь предлагаем, оказывается гораздо шире, чем то, которое давалось ей до сих пор, и что оно имеет далеко идущие последствия.
Возникает вопрос, в какой степени новое определение социологии знания в указанном выше смысле допускает включение в ее рамки теоретические компоненты. Глубоким пониманием необходимости нового определения мы обязаны Альфреду Шюцу. В своих работах Шюц и как философ, и как социолог обращался к изучению струк-туры обыденного мышления в мире повседневной жизни. Хотя сам он не разрабатывал социологию знания, но ясно видел, на чем эта дисциплина должна сосредоточить свое внимание. «Все типизации обыденного мышления сами являются интегральными элементами конкретно-исторического и социально-культурного жизненного ми-ра (Lebenswelt), в рамках которого они считаются само собой разу-меющимися и социально признанными. Наряду с другими вещами их структура определяет социальное распределение знания, его от-носительность и соответствие конкретному социальному окружению конкретной группы в конкретной исторической ситуации. Здесь на-ходят свое основание проблемы релятивизма, историцизма и так называемой социологии знания»22.
И снова процитируем Шюца. «Знание социально распределяется, и механизм этого распределения может быть предметом социологиче-ской дисциплины. Верно, что у нас есть так называемая социология знания. Однако за небольшими исключениями дисциплина, непра-вильно названная, подходила к проблеме социального распределе-ния знания лишь под углом идеологического обоснования истины в зависимости последней от социальных и особенно экономических условий, от социального контекста образования или от социальной роли человека знания. Не социологи, а экономисты и философы изучали некоторые из многих других теоретических аспектов этой проблемы»23.
Хотя мы и не будем уделять основное внимание социальному рас-пределению знания, которое имел в виду Шюц, мы согласны с его критикой «неправильно названной дисциплины» и исходим из его концепции в своем понимании того, каким образом следует заново определить задачу социологии знания. В последующих рассуждени-ях мы в значительной степени опираемся на Шюца; в пролегоменах в связи с обоснованием знания повседневной жизни, -да и в других важных аспектах нижеследующей аргументации мы во многом обя-заны именно ему.
На наши антропологические предпосылки, из которых мы исходим, большое влияние оказал Маркс, особенно его ранние работы, Хель-мут Плесснер, Арнольд Гелен и другие авторы. Взгляды на природу социальной реальности во многом обусловлены влиянием Дюркгей-ма и французской социологической школы, хотя мы модифицирова-ли дюркгеймовскую теорию общества за счет введения диалектиче-ской перспективы, характерной для Маркса, и подчеркивая в духе Вебера, что структура социальной реальности конституируется субъективными значениями24. Наши социально-психологические предпосылки, особенно важные для анализа интернализации соци-альной реальности, в значительной степени обусловлены влиянием Джорджа Герберта Мида и его последователей, представляющих школу так называемого символического интеракционизма в амери-канской социологии25. В примечаниях будет показано, как эти раз-личные компоненты используются в нашем теоретическом построе-нии. Вполне понятно, что, используя все эти теории и концепции, мы далеки от буквального следования (что попросту невозможно) пер-воначальным целям этих направлений социальной теории. Как мы уже отмечали, наша цель ни экзегетика, ни даже синтез ради синте-за. Мы отдаем себе отчет в том, что в ряде мест совершаем насилие над отдельными авторами, интегрируя их мышление в теоретиче-скую конструкцию, которую кто-то из них мог бы счесть совершенно чуждой для себя. В свое оправдание нам бы хотелось сказать, что са-ма по себе историческая признательность не есть научная доброде-тель. Здесь можно было бы сослаться на некоторые высказывания Толкотта Парсонса (теория которого вызывает у нас большие сомне-ния, но интегративные интенции которого мы полностью разделя-ем). «Главная цель научного исследования не определять и не изла-гать все то, что эти авторы говорили или что они думали по поводу предмета, о котором писали. Не следует относительно каждого по-ложения их «теорий» все время спрашивать, логично ли то, что они говорили в свете нынешнего социологического и связанного с ним знания. Это исследование в области социальной теории, а не тео-рий. Научный интерес состоит не в том, чтобы обнаружить в работах этих ученых отдельные разрозненные утверждения, но единый мас-сив систематической теоретической аргументации»26.
Действительно, наша цель состоит в «систематической теоретиче-ской аргументации».
Уже должно быть очевидно, что наше новое определение сферы и природы научного исследования перемещает социологию знания с периферии социологической теории в самый ее центр. Мы можем заверить читателя, что у нас нет особой заинтересованности в ярлыке «социология знания». Скорее, мы пришли к социологии знания бла-годаря нашему пониманию социологической теории, руководствуясь при этом своим методом в новом определении ее проблем и задач. Лучше всего можно описать путь, по которому мы продвигались, со-славшись на два наиболее важных, наиболее известных и наиболее влиятельных «порядка продвижения» для социологии.
Один сформулирован Дюркгеймом в «Правилах социологического метода», другой Вебером в «Хозяйстве и Обществе'«. Дюркгейм говорит нам: «Первое и наиболее фундаментальное правило гласит: рассматривайте социальные факты как вещи»27. А Вебер отмечает: «И для социологии в ее нынешнем смысле, и для истории объект по-знания это совокупность субъективных значений действия»28. Эти два положения не противоречат друг другу. Общество, действитель-но, обладает объективной фактичностью. И общество, по сути дела, создается благодаря деятельности индивидов, имеющих субъектив-ные значения, что, кстати, знал Дюркгейм, подобно тому, как Вебер знал о том, что общество представляет собой объективную фактич-ность. Именно двойственный характер общества в терминах объек-тивной фактичности и субъективных значений придает ей характер «реальности sui generis», если использовать другой ключевой термин Дюркгейма. Тогда главный для социологической теории вопрос мо-жет быть поставлен следующим образом: (c. 36 каким образом субъективные значения становятся объективной фактичностью? Или, в терминах указанных выше теоретических позиций, как воз-можно создание мира вещей (choses) в человеческой деятельности (Handein). Иначе говоря, для правильного понимания «реальности sui generis» общества требуется исследование того, как эта реаль-ность конструируется. Мы считаем, что такое исследование и пред-ставляет собой задачу социологии знания.

запись создана: 13.05.2009 в 21:40

@темы: сессия, учеба

---

Соц. фен. - книжки - вопросы 8-10

8. Бергер П. Л., Бергер Б. Социология: биографический подход.

9. Бергер П. Л. Приглашение в социологию.
Приглашение в социологию. Бергер.
1. Социология как способ препровождения.
О социологах ходит крайне мало анекдотов, что их очень сильно расстраивает:
-в сознании мировой публики люди данной профессии занимают скромное место
- неоднозначность бытующих в обществе представлений
Деятельность социолога отождествляется с соц. Работой, но на соц. Работу гораздо большее влияние оказывает психология, а не социология. Современная американская «теория» соц. Работы специфическая препарированная версия психоанализа (фрейдизм для бедных). В любом случае социология это не соц. работа. Соц. работа это особый вид общественной практики. Социология не практика, а попытка понять; она свободна от ценностей (Вебер).
Социолога отождествляют с собирателем статистических данных о человеческом поведении , который по существу является подручной ЭВМ, причем подразумевается, что результаты громадных усилий смехотворны: скрупулезно выясняется то, что и так уже известно другим. После 1ой мировой войны действительно отвернулись от теории и активно занялись чисто описательными исследованиями, как следствие улучшилась их методика. С середины 40х возрос интерес к социологической теории. Сами по себе статистические данные социологии не делают. Они становятся социологией только когда получают социологическую интерпретацию и соотносят со специальной системой координат социологической теории. Социолога отождествляют со статистом (человеком занятым главным образам разработкой методологии) -> социология как форма интеллектуального варварства. Социология изначально самоопределяется наукой . Социолог как особый тип личности , хладнокровный наблюдатель манипулирующий людьми, самозваный сверхчеловек. Поиск «идеального типа» социолога - тот, кто в своей деятельности связан с осмыслением общества и это осмысление (понимание) научно по своей природе, что означает : познание и передача знаний об изучаемых социологом явлениях происходит в рамках строго ограниченной системы координат. Методология не является его конечной целью. Цель заключается в попытке понять общество. Методология помогает достичь этой цели.Социолога по существу интересуют всегда одни и те же вопросы: что здесь делают люди общаясь между собой, каковы их взаимоотношения, как эти отношения организуют институты, каковы коллективные идеи, которые движут людьми и их институтами.
2. Социология как форма сознания.
Понятие общества пришло их обыденной речи, где значение его весьма не определенно. Общество – широкий комплекс человеческих отношений, автономное целое, существующее на ряду с другими ему подобными. «Общественный» - то, что связано с взаимодействиями, взаимоотношениями, взаимностью. Социологический подход включает в себя процесс «видения сквозь фасад» социальных структур – процесс, который можно проиллюстрировать примерами повседневного опыта людей живущих в больших городах. Социологическое сознание возникает тогда, когда общепринятые и официально установленные трактовки общества становятся шаткими.
Три мотива социологического сознания:
- изобличение, непочтительность, релятивизация + мотив космополитизма.


10. Бергер П. Л. Капиталистическая революция.
Капиталистическая революция. Бергер П.
Капитализм - это исторический феномен.
Возникает в средневековой Европе с развитием рыночных отношений. Развивающиеся вместе с ними европейские города, торговые фирмы, гильдии и другие специфические институты явились тем фундаментом, на котором затем возник капитализм. Капитализм, как бы его ни характеризовали, с самого начала представлял собой незначительную часть западной экономики и лишь постепенно превратился в основной принцип организации хозяйства в целом.
Термин «капитал» (от латинского слова caput - голова) возник сперва в XII и XIII веках
и обозначал главные фонды, запасы товаров, денежные суммы, прибыль от процентов.. Затем этим термином стали обозначать денежное богатство какой-либо фирмы или купца, и в XVIII веке он вошел во всеобщее употребление именно в этом узком смысле, особенно когда речь шла о производительном капитале. Карл Маркс сделал этот термин центральным пунктом понятия «способ производства». Имя существительное «капиталист», по всей видимости, берет свое начало с середины XVII столетия. Термин «капитализм» появился относительно недавно. Адам Смит, которого обычно считают классическим теоретиком капитализма, его нигде не употреблял, а говорил о естественной системе свободы. Редко использовал слово «капитализм» и Маркс. Оно получило распространение только после опубликования выдающегося труда Зомбарта и воспринималось тогда в качестве понятия, по смыслу противоположного «социализму». Макс Вебер определил капиталистическое предпринимательство как экономическую деятельность, ориентированную на рынок и имеющую целью извлечь прибыль в результате торгового обмена. Очевидно, подобная деятельность может составлять (и первоначально составляла) только небольшую часть всей экономики. Бродель поставил перед собой главную задачу - выявить те ступени, пройдя которые капиталистическое предпринимательство распространилось на экономику всей Европы. И он подчеркивает, что Марксов термин «способ производства» адекватно отражает рост всеохватывающего характера капиталистического феномена.
Современный индустриальный капитализм предполагает рациональный финансовый учет по методу двойной бухгалтерии, который значительно сложнее простой конторской записи, и представляет собой новое мышление, нацеленное на хозяйственную деятельность и разумно калькулирующее реально достижимые прибыли. Кроме того, для современного капитализма характерны: частная собственность на все материальные средства производства (земля, рабочий инструмент, машины и т.п.); свободный рынок (отсутствие различных, свойственных докапиталистическому периоду феодальных ограничений); рациональная технология, приспособленная для хозяйственной деятельности; разумное, то есть предсказуемое, законодательство: свободный труд (в отличие от разнообразных форм рабства и крепостничества); коммерциализация экономики, что сопровождается прежде всего растущим значением свободной торговли акциями и ценными бумагами.
Исторически капиталистический феномен в его вполне развернутой форме совпал с феноменом индустриализма.
Капитализм представляется как в высшей степени своеобразный метод хозяйственной
деятельности - предпринимателей (сперва отдельных личностей, затем все в большей мере объединения), которые производят ради извлечения прибыли в процессе товарообмена, выходят за пределы отдельных первоначальных анклавов и постепенно проникают во все сферы жизни европейского сообщества, чтобы, наконец, создать глобальную систему безмерного богатства и гигантских производительных сил. Это похоже на экономическую машину, работающую абсолютно самостоятельно и вне всякой связи с другими общественными институтами. Подобное представление - голубая мечта многих, по крайней мере немарксистских экономистов.
На практике как ныне, так и в прошлом капиталистический феномен фигурирует в совокупности со множеством других явлений. Ведь экономические институты существуют не в вакууме, а в контексте или, если хотите, в ткани социальных и политических структур, культурных форм и, безусловно, в структуре самосознания: в системах ценностей, идей, верований. Всякая экономическая культура - будь то капиталистическая или социалистическая, классического индусского или любого другого исторического общества - обычно состоит из ряда элементов, увязанных вместе в эмпирическую целостность.
Вопрос по сути сводится к следующему: какие связи между элементами данной социально-экономической среды являются внутренними, необходимыми, а какие - внешними, несущественными? Внутренними обычно называют такие связи, без которых исследуемый феномен невозможно себе представить, и наоборот, внешние связи можно приписать историческим случайностям и, анализируя конкретный феномен, ими допустимо «пренебречь».

Капитализм, определяемый как особая экономическая система или особый способ производства, на практике существует в совокупности с другими социальными феноменами. Современный, или <зрелый>, капитализм тесно связан с технологией и, таким образом, с коренными преобразованиями материальных условий жизни человека, а также с новой системой стратификации, основанной на классах (в отличие от сословных групп ранней истории Запада), с новой политической системой в лице национального государства и демократических институтов и с новой культурой, которая исторически связана с классом буржуазии и которая по-новому подчеркивает значение отдельной личности.

По представлениям марксистов, капитализм - центральная движущая сила современного общества, где все другие его элементы являются, в большей или меньшей степени, зависимыми переменными (большая или меньшая степень определяется уровнем экономического детерминизма той или иной марксистской школы). Сторонники же теории модернизации воспринимают капитализм как один из нескольких главных причинных факторов. В новейшей версии данной парадигмы (особенно в приложении к странам <третьего мира>) на центральную позицию выдвигается технология, в некоторых случаях предполагая наличие технологического детерминизма, заменяющего экономизм марксистов. Подобные различные акценты, естественно, влияют на видение противоположной парадигмы. Любое объяснение современного общества, которое не отводит капитализму центральное место, марксисты рассматривают как попытку затушевать истинное положение вещей. Так, концентрация внимания на технологии маскирует, по их мнению, подлинные экономические и политические отношения между странами.
Марксистская парадигма, будучи очень односторонней, страдает крупным недостатком, принимая часть за целое.

А история прежде всего поражает своим разнообразием. Многочисленные монархи, поднимавшиеся и гибнувшие империи, калейдоскоп языков, костюмов, идиосинкразия жестов. В то же время, однако, наблюдается примечательная преемственность жизненных форм, особенно на нижних уровнях общества и в сфере материальной жизни. Независимо от того, какой король правил или какая империя властвовала, огромная масса людей едва сводила концы с концами. Для субстрата материальной жизни была характерна очень высокая детская смертность, небольшая средняя продолжительность жизни (смерть часто подстерегала еще при рождении, а также на различных последующих этапах), недостаточное и неполноценное питание, голод, подверженность болезням, разрушительным стихийным бедствиям. И все это на фоне примитивной и практически неизменной технологии и отсутствия расширенного воспроизводства средств к существованию. В подобных условиях жизнь отдельных людей и целых обществ во многом детерминировалась тем давлением, которое оказывали окружающая среда и чисто демографические факторы на слабые структуры ручного производственного процесса и примитивного экономического устройства Никто не утверждает, что в древних обществах не было человеческих ценностей; напротив, некоторые из них превосходят те, которые свойственны XX веку. Вместе с тем во избежание периодически возникающей идеализации доброго старого времени не следует забывать и о реальностях материальной жизни.

С появлением современной технологии ситуация начала в корне меняться, сперва постепенно, потом с нарастающей быстротой. Это привело к невиданным и огромным переменам в материальной жизни. Поэтому традиционное выражение <индустриальная революция> является и полным, и точным. Все упомянутые выше аспекты жизни претерпели радикальные изменения: детская смертность резко снизилась, средняя продолжительность жизни круто возросла. Заметно повысилась калорийность и питательность пищи, голод стал более редким явлением. Ликвидированы одна за другой многие болезни, в значительной степени побеждена физическая боль, смягчено действие разрушительных сил природы. Эти достижения явились неотъемлемой составной частью почти полного преобразования технологического механизма общества и экономики, которое сопровождалось переходом от нулевого прироста средств к существованию и неуклонному увеличению их производства. Указанное преобразование было не каким-то единичным актом, подобно изобретению колеса, а непрерывным процессом. Следует также подчеркнуть, что перечисленные изменения произошли совсем недавно. Даже в Англии, где, собственно, и началась индустриальная революция, последствия преобразований в полной мере проявились только во второй половине XIX столетия.


Научно-техническое преобразование материальных условий жизни является стержнем процесса,
обычно именуемого модернизацией, Марион Леви определила модернизацию как «соотношение неживых и живых источников энергии». Это, конечно, упрощенное описание (представленное Леви преднамеренно), но оно весьма полезно, ибо указывает на тот существенный факт, что произошло гигантское увеличение доступной человеческому обществу материальной энергии. В итоге важным следствием индустриальной революции стало огромное повышение производительности труда, о котором еще в недалеком прошлом люди не могли мечтать.
Вглядываясь в нынешние реальности промышленно развитых бывших социалистических стран,
можно задаться вопросом о том, как выглядит модернизация в отсутствие капитализма. Можно также ставить различные вопросы относительно будущего, пытаясь представить себе возможные сочетания научнотехнических и социально-экономических элементов.

Индустриальный капитализм создал величайшие за всю историю человечества производительные силы.
Пока никакой другой социально-экономической формации не удалось создать сравнимые производительные силы.
Экономика, ориентированная на производство для обмена через рынок, обеспечивает оптимальные условия для устойчивых и постоянно расширяющихся производственных возможностей, базирующихся на передовой технологии.
Ранний период индустриального капитализма в Англии и, вероятно, в других западных странах потребовал значительных затрат, если не в виде фактического снижения уровня жизни, то по меньшей мере в виде разрыва с привычной социальной и культурной средой.
Развитый индустриальный капитализм создал и продолжает создавать для больших масс людей наивысший материальный уровень жизни.
По мере развития процесса технологической модернизации и экономического роста неравенство в доходах и в благосостоянии сперва резко увеличивается, потом так же резко уменьшается и затем остается сравнительно стабильным.
Эти перемены являются следствием взаимодействия научно-технических и демографических факторов, которые в определенной степени не зависят от формы социально-экономического устройства.
Процесс выравнивания можно усилить и ускорить путем политического вмешательства; однако если это вмешательство превысит определенный уровень, который в настоящее время пока еще невозможно точно указать, то оно начнет негативно влиять на экономический рост и, следовательно, на жизненный уровень.
В условиях индустриального капитализма классы постепенно вытесняют все остальные формы стратификации.
Процесс индустриализации, независимо от социально-политической организации общества, является главным детерминантом социальной мобильности.

Во всех развитых индустриальных странах наблюдается незначительное повышение, но никаких радикальных изменений в темпах вертикальной мобильности.
Во всех развитых индустриальных странах образование стало самым важным двигателем вертикальной мобильности.
Индустриальный капитализм, особенно в сочетании с политической демократией, практически всегда стремится сохранить открытой систему стратификации общества.
Отличительной чертой современного западного общества является длительный конфликт между
двумя классами: старым средним классом (занятым производством и распределением товаров и услуг) и новым средним классом (занятым производством и распределением символических знаний).
Новый класс людей знания в западном обществе - главный антагонист капитализма.
В современных условиях капитализм есть необходимое, но не достаточное условие демократии.
Если капиталистическая экономика становится объектом усиливающегося государственного контроля, то со временем будет достигнут рубеж, за которым демократическое правление делается невозможным.
Если социалистическую экономику открыть для постоянно усиливающегося воздействия рыночных сил, то со временем будет достигнут рубеж, за которым демократическое правление сделается возможным.
Если капитализм, развиваясь, преуспеет в достижении такого экономического роста, который придет на пользу значительной части населения, то весьма вероятно появление сильного давления в сторону демократии.
Корни индивидуальной автономии в западной культуре возникли задолго до современного капитализма. Этот древний <индивидуализм> западной культуры произвел на свет специфический <индивидуализм>, тесно связанный с капитализмом.
Буржуазная культура на Западе, прежде всего в протестантских странах, создала тип человека, для которого характерно стремление к индивидуальной автономии.
По крайней мере в западных странах (а может быть, и в других местах) капитализм есть необходимое, но не достаточное условие для сохранения подлинной индивидуальной автономии.
Известные компоненты западной буржуазной культуры, прежде всего деловитость, разумное восприятие новшеств и самодисциплина, - непременное условие повсеместного успешного капиталистического развития.
Капитализм нуждается в общественных институтах, которые уравновешивают обезличенные аспекты индивидуальной автономии и общинную солидарность. Среди этих институтов наиболее важными являются семья и религия.

Включение какой-либо страны <третьего мира> в международную капиталистическую систему обычно благоприятствует ее развитию.
Более эффективные производительные силы капитализма, характерные для передовых индустриальных государств Запада, проявляют себя постоянно там, куда проникает глобальная капиталистическая система.
Капиталистическое развитие вероятнее, чем социалистическое, способно улучшить материальные условия жизни людей современного <третьего мира>, в том числе и его беднейших слоев.
Капиталистическое развитие, ведущее к быстрому и трудоинтенсивному экономическому росту, с
большей вероятностью способно выравнивать распределение доходов, чем стратегия преднамеренного, поощряемого правительством перераспределения доходов.
Восточная Азия подтверждает превосходство производительных сил индустриального капитализма.
Восточная Азия подтверждает преобладающую способность индустриального капитализма поднимать уровень материальной жизни больших масс людей.
Восточная Азия подтверждает положительную связь между индустриализмом и возникновением классовой системы, для которой характерна относительно открытая социальная мобильность.
Восточная Азия опровергает предположение, что на первых этапах экономического роста в условиях современного капитализма должно непременно увеличиваться неравенство в распределении доходов, но подтверждает тезис о том, что при дальнейшем экономическом росте распределение доходов стабилизируется.
Опыт Восточной Азии опровергает мнение, что успешное развитие неосуществимо в условиях зависимости от международной капиталистической системы.
Опыт Восточной Азии опровергает мнение, что активное вмешательство государства в экономику несовместимо с успешным капиталистическим развитием.
Опыт Восточной Азии едва ли может служить подтверждением тезиса, что успешное экономическое развитие генерирует давление в направлении демократии.
Опыт Восточной Азии подтверждает гипотезу о том, что некоторые компоненты западной буржуазной культуры - особенно предприимчивость, разумное новаторство и самодисциплина – необходимы для успешного капиталистического развития.
Специфические элементы восточноазиатской цивилизации - будь то в <великих традициях> или в
народной культуре - способствовали развитию этих ценностей и в результате обеспечили странам региона сравнительные преимущества при осуществлении процесса модернизации.
Странам Восточной Азии удалось длительное время проводить модернизацию в условиях капитализма и в то же время избежать индивидуализации западного стиля.

Достоинства индивидуальной автономии подрывают восточноазиатский коммунализм и, по всей видимости, будут это делать и в дальнейшем.
Движение в направлении демократии и индивидуализации в странах Восточной Азии существенно усиливает их связь с международной капиталистической системой, центр которой расположен на Западе.
Существует внутренняя связь между социализмом и всепроникающей бюрократизацией экономики.
Существует внутренняя связь между социализмом и хозяйственной неэффективностью.
Существует внутренняя связь между социализмом и авторитарным правлением.
Существует внутреннее родство между социализмом и тоталитарным проектом для современного общества.
Для индустриального социализма характерно непрерывное взаимодействие двух различных форм
стратификации - классовой системы и системы политического патримониализма.
Модификация индустриального социализма путем введения рыночных механизмов непременно натолкнется на препятствия политического характера из-за сопротивления патримониальной элиты, защищающей свои законные интересы.
Не может быть эффективной рыночной экономики без частной собственности на средства производства.

Социализм - это необычайно могучий миф современной эпохи: пока социализм сохраняет свое мифологическое качество, его невозможно опровергнуть в глазах сторонников никакими эмпирическими свидетельствами.
Капитализм внутренне не в состоянии генерировать собственные узаконения: прежде всего он лишен способности к мифотворчеству: следовательно, узаконение капитализма зависит от воспроизводимых им самим явлений, а также от связи с другими, неэкономическими узаконивающими символами.

запись создана: 13.05.2009 в 21:31

@темы: сессия, учеба

---

Соц.фен.....книжки)))) вопросы 11-17

11. Бергер П. Л. Культурная динамика глобализации.
МНОГОЛИКАЯ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ. БЕРГЕР, ХАНТИНГТОН.
Исходная картина, которая легла в основу проекта, чем-то похожа на то, что Тойнби называл «вызовом и ответом»
«вызов»: от зарождения глобальной культуры к остальному миру
«ответ»: со стороны обществ, которым брошен вызов – принятие, синтез, сосуществование, отрицание
Бергер понимает культуру в духе Тойнби, то есть как верование, ценности и образ жизни обыкновенных людей в их повседневном существовании.
Глобализация сегодня – это «эллинистическая стадия англо-американской цивилизации», стадия, которую нельзя объяснить при помощи такого понятия, как «империализм»
- англ язык в американском варианте как язык международного общения: любой язык имеет под собой культурный пласт познавательных, нормативных, эмоциональных коннотаций:
1. космополитизм
2. существование в двух культурах, то есть ориентация на две системы ценностей одновременно.

- глобализация западной интеллигенции: клубная культура интеллектуалов, которая активно создает рынки по всему миру. Ее продукция – это идеи и правила поведения, выработанные западными (амер.) интеллектуалами (примеры: учение о правах человека, концепции феминизма, защита окружающей среды, мультикультурализм, представление о политике и образе жизни, в котором воплощены эти идеологические настроения)
Деловая элита – давосская культура, однако ее центры выходят за пределы западной цивилизации, например, такими цивилизациями являются Токио, Гонконг, Сингапур, и др. в то время, как клубная культура интеллектуалов находится почти исключительно в Америке.
- средства распространения культуры массовой, которые тиражируют коммерческие предприятия всех видов (adidas, Disney, McDonalds)
- массовые движения того или иного типа. Евангелический протестантизм, особое пятидесятничество, является наиболее серьезным массовым движением, которое служит средством культурной глобализации.
- индивидуализация: все сферы зарождающейся глобальной культуры способствуют независимости индивида от традиций и сообщества. Это социально-психологический процесс, а не идеология.
Реакция на глобальную культуру: - локализация. Глобальная культура принимается, но с существенными местными видоизменениями.
- гибридизация. Намеренные попытки синтеза иностранных и местных культурных особенностей
Т.о., необходимо учитывать способность к творческому приспособлению культуры, а не говорить о бездушной глобальной гомогенизации.
Современность утверждается как совокупность пакетов, в которых содержатся модели поведения и сознания.
Если содержание пакетов может быть вынуто по частям и собрано в других комбинациях без замедления процесса модернизации – внешние связи
Если не может быть разобрано без остановки процесса модернизации – внутренние связи
Если пакеты одного сектора начинают проникать в другой – перенос
Если попытки ограничить смешение – прекращение
Все это – разные реакции на зарождающуюся глобальную культуру.

Альтернативная глобализация – то есть глобальные культурные движения, возникающие за пределами Запада и оказывающие на него влияние. (напр., религиозные движения)
Субглобализации, то есть движения, имеющие скорее региональный, чем глобальный размах, но способные сближать общества. (европеизация восточного блока)



12. Шютц А. Смысловая структура повседневного мира.
13. Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом.

14. Лэнг Р. Политика переживания.
ЛЭЙНГ. РАСКОЛОТОЕ «Я».
Задача соц.фен – связать мое переживание поведения другого с переживанием другим моего поведения. Предмет соц.фен. – связь между 2 переживаниями (взаимные переживания).все люди – невидимки, мы не видимы друг для друга. Переживание – единственное свидетельство присутствия другого. Я не переживаю ваше переживание, но я переживаю вас как переживающего. Я переживаю самого себя как переживаемого вами.
Личность как:
1. С точки зр. Переживания как центр ориентации объективной вселенной.
2. с т.зр. поведения – источник действий.
Личность – это то, посредством чего переживается объект. Мое переживание и мое поведение (действие) осуществляется в социальном поле взаимных влияний и взаимодействий. Переживание одной личности всегда опосредованно поведением другой. Будучи людьми, живущими в этом мире мы едва ли знаем о существовании внутреннего мира. Наши тела сохраняют определенное кол-во ощущений для того, чтобы координировать свои движения и удовлетворять минимальные потребности биосоциального выживания. Наша способность мыслить – приспособление к заданному смыслу. Способность слышать и видеть сильно ограничена.
Жесткий порядок неузнавания: как мы переживаем мир – так мы и действуем.
Первый способ переживания мира – фантазия, которая всегда находится в переживании и всегда значима. Отделение каждого от его фантазии, а фактически от другого, означает недостаток взаимоотношений каждого с самим собой и другим. «механизм защиты» - способы при которых личность становится отчужденной от самой себя.
Шизофрения – это социальный ярлык, который есть социальный факт, а соц. Факт – это политическое событие, происходящее в обществе.


15. Блумер Г. Коллективное поведение.
Сфера коллективного поведения
Термин "коллективное поведение". Природа коллективного поведе-ния предполагает рассмотрение таких явлений, как толпы, сборища, панические настроения, мании, танцевальные помешательства, сти-хийные массовые движения, массовое поведение, общественное мнение, пропаганда, мода, увлечения, социальные движения, рево-люции и реформы. Социологи всегда интересовались этими явле-ниями, но только в последние годы были предприняты попытки сгруппировать их в единый раздел социологии и рассмотреть в каче-стве различных выражений одних и тех же основополагающих фак-торов. Термин "коллективное поведение" употребляется для обозна-чения этой сферы интересов социологии.
Групповая активность как коллективное поведение. С определенной точки зрения практически всякая групповая активность может мыс-литься как коллективное поведение. Групповая активность означает, что индивиды действуют вместе определенным образом, что между ними существует некое разделение труда и что налицо определенное взаимное приспособление различных линий индивидуального пове-дения. В этом смысле групповая активность является коллективным делом. В аудитории, например, имеется определенное разделение труда между преподавателем и учащимися. Учащиеся действуют, придерживаясь каких-то ожидаемых от них линий поведения, и рав-ным образом для преподавателя характерен какой-то особый, ожи-даемый от него вид деятельности. Действия учащихся и преподава-теля приспосабливаются друг к другу, чтобы сформировать упорядо-ченное и согласованное групповое поведение. Это поведение коллек-тивно по своему характеру.
Основа коллективного поведения. В только что приведенном при-мере коллективное поведение появляется потому, что учащиеся и преподаватели обладают общим пониманием или традициями в от-ношении того, каким образом они должны вести себя в аудитории. От учащихся ожидаются определенные линии поведения, и они соз-нают подобные ожидания; точно также и от преподавателя ожида-ются вполне определенные действия, и он отдает себе отчет в подоб-ном ожидании. Это направление поведения определенными экспек-тациями всегда отмечает групповую активность, которая находится под влиянием обычая, традиции, условностей, правил или институ-ционных регулятивов. Таким образом, могут быть высказаны два по-ложения: во-первых, подавляющее большинство случаев коллектив-ного поведения людей объясняется их общими экспектациями и по-ниманием; во-вторых, значительная доля социологической сферы исследования посвящена изучению подобного коллективного пове-дения. Когда социолог изучает обычаи, предания, игровые традиции, нравы, институты и социальную организацию, он имеет дело с соци-альными правилами и остальными детерминантами, посредством которых формируется коллективное поведение...

Элементарные коллективные группирования
Действующая толпа. Большая часть первоначальных интересов со-циологов в сфере коллективного поведения была сосредоточена на изучении толпы. Этот интерес был особенно живым в конце прошло-го века и прежде всего среди французских исследователей. Наиболее яркое выражение он получил в классической работе "Толпа" Гюстава Ле Бона (1897). Этот и другие труды дали нам значительную долю понимания природы и поведения толпы, хотя многое все еще остает-ся непознанным...
Характеристики действующей толпы. Теперь мы можем охаракте-ризовать природу действующей толпы, или, как также называют ее некоторые авторы, психологической толпы. Следует отметить, во-первых, что подобная группа спонтанна и живет сиюминутным на-стоящим. Как таковая, она не является обществом или культурной группой. У нее нет наследия или традиций, которые направляли бы ее деятельность, нет никаких условностей, установленных традицией экспектаций или правил. Ей не достает и других важных признаков общества, таких, как установленная социальная организация, уста-новленное разделение труда, структура установленных ролей, при-знанное лидерство, набор норм и нравственных предписаний, созна-ние своей собственной идентичности или признанное "мы -сознание". Поэтому вместо того, чтобы действовать на основании ус-тановленного правила, она действует на основании побужденного порыва. Так же как она выступает в этом смысле некультурной груп-пой, она равным образом выступает и неморальной группой. В свете этого факта нетрудно понять, что действия толпы могут быть стран-ными, отталкивающими и порой зверскими. Не имея никакой сово-купности определений или правил для направления своего поведе-ния и действуя на основании порыва, толпа непостоянна, подверже-на внушению и безответственна.
Этот характер толпы может быть лучше оценен, если мы поймем со-стояние ее типичного члена. Такой индивид теряет обычное крити-ческое восприятие и самоконтроль, как только он вступает в контакт с другими членами толпы и проникается тем коллективным возбуж-дением, которое господствует над ними. Он прямо и непосредствен-но откликается на замечания и действия других, вместо того чтобы истолковывать их, как он сделал бы в обычных условиях. Его неспо-собность анализировать действия других прежде, чем откликаться на них, порождает его собственное стремление действовать. Следова-тельно, порывы, пробужденные в нем его сочувствием коллективно-му возбуждению, скорее получат немедленное выражение, чем поко-рятся его собственному суждению. Именно это состояние и является признаком внушаемости; оно объясняет, почему в толпе роль внуше-ния так ярко выражена. Следует отметить, однако, что эта внушае-мость ни на йоту не отклоняется от того направления, в котором дей-ствуют побужденные порывы; внушения которые противоречат им игнорируются. Это ограничение сферы внушаемости, но в купе с ин-тенсификацией внушаемости внутри этих границ является тем пунк-том, который часто упускался из виду исследователями толпы.
Недостаток обычного критического отношения и пробуждение по-рывов и эмоций объясняют эксцентричное неистовое и неожиданное поведение, которое столь часто можно наблюдать у членов настоя-щей толпы. Порывы, которые в обычных условиях подверглись бы суровому подавлению благодаря способности индивида к суждению и самоконтролю, теперь находят выход для своего выражения сво-бодным. То, что многие из этих порывов должны иметь атавистиче-ский характер, неудивительно, и , следовательно, не является неожи-данностью и то, что в реальности это поведение, как правило, бывает насильственным, жестоким и разрушительным. Далее, высвобожде-ние порывов и эмоций, которое не встречает никакого ограничения, которое овладевает индивидом и которое получает квазиодобрение благодаря поддержке других людей, дает индивиду ощущение своей силы, возрастания значимости своего "Я", своей праведности и пря-моты. Таким образом, он должен приобретать чувство неуязвимости и убежденности в правоте своих действий.
Поведение толпы может быть понято лучше с учетом следующих характеристик ее индивидуального члена: потеря им самоконтроля и способности к критическому суждению; наплыв порывов и эмоций, многие из которых обычно подавлены; ощущение возрастания его значимости; подверженность внушению со стороны окружения. Сле-дует помнить о том, что это состояние членов толпы обусловлено их исключительно плотным контактом и взаимным возбуждением, а также о том, что этот контакт в действующей толпе в свою очередь был организован вокруг определенной общей цели деятельности. Общее сосредоточение внимания, контакт и растворение индивидов в толпе, составляющие единый процесс, являются просто различны-ми фазами друг друга, и этим объясняются единство толпы и всеоб-щий характер ее поведения.
Чтобы предотвратить образование сборища или рассеять его, необ-ходимо переориентировать внимание таким образом, чтобы оно не было коллективно сосредоточено на каком-то одном объекте. Таков теоретический принцип, лежащий в основе контроля над толпами. Когда внимание членов толпы направлено на различные объекты, они образуют некий агрегат индивидов, а не толпу, объединенную тесным контактом. Так, способами, с помощью которых можно рас-сеять толпу, являются: обращение людей в состояние паники, возбу-ждение в них интереса к другим объектам, привлечение их к дискус-сии и аргументированному спору...

Экспрессивная толпа
Доминантный признак экспрессивной толпы. Отличительной чер-той действующей толпы, как мы увидели, является направленность внимания на какую-либо общую цель; действия толпы – это поведе-ние, предпринятое для достижения этой цели. В противоположность этой характеристике доминантным признаком экспрессивной толпы является ее обращенность на самое себя, интровертность. Она не имеет никакой цели – ее порывы и эмоции растрачиваются не более чем в экспрессивных действиях, обычно в ничем не сдерживаемых физических движениях, дающих снятие напряжения и не имеющих никакой другой цели. Мы наблюдаем подобное поведение в ярко вы-раженной форме на примере вакханалий, карнавалов и пляшущих толп примитивных сект.
Сравнение с действующей толпой. Объясняя природу экспрессивной толпы, мы должны отметить, что и по своему образованию и по фун-даментальному характеру она очень напоминает действующую тол-пу. Она состоит из возбужденных людей, которые толкутся и тем са-мым распространяют и интенсифицируют возбуждение. В их среде возникает то же состояние контакта, отмеченное быстродействую-щей и неосмысленной взаимной отзывчивостью. Индивиды утрачи-вают самосознание. Пробуждаются порывы и эмоции, и они больше не подвержены ограничению и контролю, которые обычно осущест-вляет над ними индивид. В этих отношениях экспрессивная толпа в основе своей подобна действующей толпе.
Фундаментальное различие состоит в том, что экспрессивная толпа не вырабатывает образа какой-то цели и , следовательно, внушение не ведет к действию, не участвует в построении какого-то плана дей-ствий. Не имея никакой цели, в направлении которой она могла бы действовать, толпа оказывается в состоянии разрядить возникшее в ней напряжение и возбуждение только в физическом движении. Ес-ли сформулировать это сжато, то следует сказать: толпа должна дей-ствовать, но она не обладает ничем, в направлении чего она может действовать, и поэтому она попросту предается возбужденным дви-жениям. Возбуждение толпы стимулирует дальнейшее возбуждение, не организующееся, однако, вокруг некоторого целенаправленного действия, которое могла бы стремиться выполнить эта толпа. В такой ситуации внешнее выражение возбужденных чувств становится са-моцелью, поэтому поведение может принимать форму смеха, плача, крика, скачков и танцев. В своем более резком выражении она может принимать такие формы, которые сопровождаются невнятным бор-мотанием всего того вздора или же сильнейшим физическими судо-рогами...
Индивид в экспрессивной толпе. Возбуждение, которое индивид воспринимает то тех, кто находится с ним в контакте, уменьшает его обычный самоконтроль, а также пробуждает импульсивные эмоции, постепенно завладевающие им. Он чувствует, будто он увлечен не-ким духом, происхождение которого неведомо, но воздействие кото-рого воспринимается весьма остро. Вероятно, два условия делают это переживание переживанием экстаза и экзальтации и придают ему священный, или божественный, оттенок. Первое состоит в том, что это переживание по природе своей является катарсическим. Инди-вид, который находился в состоянии напряжения, дискомфорта и, возможно, тревоги, внезапно получает полную разрядку и испыты-вает радость и полноту жизни, приходящей с подобным облегчени-ем...

Масса
Мы выбираем термин масса для обозначения другого элементарно-го и спонтанного коллективного группирования, которое во многих отношениях схоже с толпой, однако коренным образом отличается от нее в других отношениях. Масса представлена людьми, участвую-щими в массовом поведении, таким, например, которые возбуждены каким-то событием национального масштаба, или участвуют в зе-мельном буме, или интересуются каким-либо судебным разбира-тельством по делу об убийстве, отчеты о котором публикуются в прессе, или участвуют в какой-то крупномасштабной миграции.
Отличительные черты массы. Понимаемая подобным образом, мас-са имеет ряд отличительных черт. Во-первых, ее члены могут зани-мать самое различное общественное положение, происходить из все-возможных слоев общества; она может включать людей, занимаю-щих самые различные классовые позиции, отличающихся друг от друг по профессиональному признаку, культурному уровню и мате-риальному положению. Это можно наблюдать на примере массы лю-дей, следящей за судебным разбирательством по делу об убийстве. Во-вторых, масса является анонимной группой, или, точнее, состоит из анонимных индивидов. В-третьих, между членами массы почти нет взаимодействия и обмена переживанием. Обычно они физически отделены друг от друга и, будучи анонимными, не имеют возможно-сти толочься, как это делают люди в толпе. В-четвертых, масса имеет очень рыхлую организацию и не способна действовать с теми согла-сованностью и единством, которые отличают толпу.
Роль индивидов в массе. Тот факт, что масса состоит из индивидов, принадлежащих к самым разным локальным группам и культурам, имеет большое значение. Ибо это означает, что объект интереса, ко-торый привлекает внимание тех, кто составляет массу, находится за пределами локальных культур и групп и, следовательно, что этот объект интереса не определяется и не объясняется в терминах пред-ставлений или правил этих локальных групп. Объект массового ин-тереса может мыслиться как отвлекающий внимание людей от их локальных культур и сфер жизни и обращающий его на более широ-кое пространство, на такие области, на которые распространяются правила, регулятивы или экспектации. В этом смысле масса может рассматриваться как нечто, состоящее из обособленных и отчужден-ных индивидов, обращенных лицом к тем объектам или областям жизни, которые интересны, но сбивают с толку и которые нелегко понять и упорядочить. Перед подобными объектами члены массы, как правило, испытывают замешательство и неуверенность в своих действиях. Далее, неимея возможности общаться друг с другом, раз-ве что ограничено и несовершенно, члены массы вынуждены дейст-вовать обособлено, как индивиды.
Общество и массы. Из этой краткой характеристики явствует, что масса лишена черт общества или общины (community). У нее нет ни-какой социальной организации, никакого корпуса обычаев и тради-ций, никакого устоявшегося набора правил или ритуалов, никакой организационной группы установок, никакой структуры статусных ролей и никакого упрочившегося умения. Она просто состоит из не-коего конгломерата индивидов, которые обособлены, изолированы, анонимны и, таким образом, однородны в той мере, в какой имеется ввиду массовое поведение. Можно заметить далее, что оно не опре-деляется никаким предустановленным правилом или экспектацией, является спонтанным, самобытным и элементарным. В этих отноше-ниях масса в значительной степени схожа с толпой. В других отно-шениях налицо одно важное различие. Уже отмечалось, что масса не толчется и не взаимодействует как это делает толпа. Наоборот, инди-виды отделены друг от друга и неизвестны друг другу. Этот факт оз-начает, что индивид в массе, вместо того чтобы лишаться своего са-мосознания, наоборот, способен довольно сильно обострить его. Вме-сто того чтобы действовать, откликаясь на внушения и взволнован-ное возбуждение со стороны тех, с кем он состоит в контакте, он дей-ствует, откликаясь на тот объект, который привлек его внимание, и на основании пробужденных в нем порывов.
Природа массового поведения. Это поднимает вопрос о том, каким образом ведет себя масса. Ответ обусловлен стремлением каждого индивида ответить на собственные нужды. Форма массового поведе-ния парадоксальным образом выстраивается из индивидуальных линий деятельности, а не из согласованного действия. Эти индиви-дуальные деятельности в первую очередь выступают в форме выбо-ров – таких, например, как выбор новой зубной пасты, книги, пьесы, партийной платформы, новой моды, философии или религиозных убеждений, – выборов, которые являются откликом на неясные по-рывы и эмоции, побуждаемые объектом массового интереса. Массо-вое поведение даже в качестве некой совокупности индивидуальных линий поведения может приобрести важное значение. Если эти ли-нии сходятся, влияние массы может быть огромным, как это показы-вают далеко идущие воздействия на общественные институты, выте-кающие из сдвигов в избирательных интересах. Из-за подобных сдвигов в интересах или вкусах может потерпеть крах какая-нибудь политическая партия или же коммерческое предприятие.
Когда массовое поведение организуется, например, в какое-нибудь движение, оно перестает быть массовым поведением, но становится по природе своей общественным (societal). Вся его природа меняется, приобретая некую структуру, некую программу, некие определяю-щие традиции, предписанные правила, культуру, определенную внутригрупповуго установку и определенное "мы - сознание". Имен-но по этой причине мы подобающим образом ограничили его теми формами, которые и были описаны выше.
Возрастающее значение массового поведения. В современных – го-родских и промышленных – условиях жизни массовое поведение вышло на первый план по росту своего масштаба и значения. Это в первую очередь обусловлено действием тех факторов, которые обо-собили людей от их локальных культур и локального группового ок-ружения. Миграции, перемены местожительства, газеты, кино, ра-дио, образование – все это способствовало тому, чтобы индивиды срывались с якорей своих традиций и бросались в новый, более ши-рокий мир. Сталкиваясь с этим миром, они были вынуждены каким-то образом приспосабливаться, исходя из совершенно самостоятель-ных выборов. Совпадение их выборов сделало массу могучей силой. Временами ее поведение приближается к поведению толпы, особен-но в условиях возбуждения. В таких случаях оно подвержено влия-нию тех или иных возбужденных призывов, появляющихся в прессе или по радио, призывов, которые играют на примитивных порывах, антипатиях и традиционных фобиях. Это не должно заслонять тот факт, что масса может вести себя и без такого стадного неистовства. Гораздо большее внимание на нее может оказывать художник или писатель, которым удается почувствовать смутные эмоции массы, выразить и артикулировать их...
Массовая реклама. Несколько дополнить наше понимание природы массового поведения позволяет краткое рассмотрение массовой рек-ламы. В такой рекламе призыв должен быть адресован анонимному индивиду. Отношение между рекламой и предполагаемым покупа-телем прямое – нет никакой организации или руководства, которые могли бы, так сказать, выдать корпус покупателей продавцу. Вместо этого каждый индивид действует на основании собственного выбора. Покупатели представляют собой некую разнородную группу, проис-ходящую из многих общин и слоев общества; в качестве членов мас-сы, однако, по причине своей анонимности они являются однород-ными или, по существу одинаковыми...

Общественность
Природа общественности. Мы рассмотрим общественность как по-следнее из элементарных коллективных группирований. Термин общественность используется по отношению к группе людей, кото-рые: а) сталкиваются с какой-то проблемой; б) разделяются во мне-ниях относительно подхода к решению этой проблемы; в) вступают в дискуссию, посвященную этой проблеме. Как таковую ее следует от-личать от общественности в смысле составляющих нацию людей, в каком, например, можно говорить об общественности Соединенных Штатов, а также от приверженцев, например, какой-нибудь кино-звезды, которых также называют общественностью (public). Наличие проблемы, дискуссии коллективного мнения являются отличитель-ным признаком общественности.
Общественность как группа. Мы относим общественность к элемен-тарным и спонтанным коллективным группированиям потому, что она возникает не в результате замысла, а в качестве естественного отклика на определенную ситуацию. На то, что общественность не существует в качестве устоявшейся группы и что ее поведение не предписывается никакими традициями или культурными моделями, указывает на тот факт, что ее существование основано на наличии определенной проблемы. Поскольку эти вопросы разнообразны, разнообразными являются и соответствующие общественности. А факт существования определенной проблемы означает наличие та-кой ситуации, которая не может быть разрешена на основе какого-то культурного правила, но только на основе коллективного решения, достигнутого в процессе дискуссии. В этом смысле общественность есть спонтанное и непредустановленное группирование...

Социальные движения
Социальные движения можно рассматривать как коллективные предприятия, нацеленные на установление нового строя жизни. Их начало коренится в состоянии беспокойства, а движущая сила проис-текает , с одной стороны, из неудовлетворенности настоящей формой жизни, а с другой – желаний и надежд на какое-то новое устройство существования. Путь развития социального движения показывает возникновение нового строя жизни. В своем начале социальное дви-жение аморфно, плохо организовано и не имеет формы; коллектив-ное поведение находится на примитивном уровне, который мы уже рассмотрели, а механизмы взаимодействия, о которых мы также уже говорили, элементарны и спонтанны. По мере того как социальное движение развивается, оно принимает характер общества. Оно при-обретает организацию и форму, корпус обычаев и традиций, упро-чившееся руководство, постоянное разделение труда, социальные права и социальные ценности короче, культуру, социальную органи-зацию и новое устройство жизни.
Наше исследование социальных движений коснется трех их видов общих, специфических и экспрессивных социальных движений.

Общие социальные движения
Новые культурные направления. Под общими социальными движе-ниями мы подразумеваем такие движения, как рабочее, молодежное, женское и движение за мир. Их основу составляют последовательные и всеобъемлющие изменения человеческих ценностей – изменения, которые могут быть названы культурными течениями. Эти культур-ные течения символизируют какие-то общие сдвиги в мышлении людей, и особенно по линии тех представлений, которые они имеют о самих себе, а также о своих правах и привилегиях. За какой-то пе-риод времени множество людей может развить точку зрения на свои права -точку зрения, главным образом основанную на желаниях и надеждах. Это означает возникновение некоего нового набора цен-ностей, которые влияют на тот способ, каким люди представляют се-бе собственную жизнь. Примерами таких культурных течений в на-шей собственной недавней истории являются возросшая ценность здоровья, вера в свободное образование, расширение права голоса, эмансипация женщин, растущее внимание к детям и растущий пре-стиж науки...
Характеристики общих социальных движений. Общие социальные движения приобретают форму нащупывания (groping) и некоорди-нированных попыток. У них есть только какое-то общее направле-ние, в котором они продвигаются медленно, спотыкаясь, но настой-чиво. Эти движения неорганизованны, не имеют ни устоявшегося руководства, ни признанного членского состава; им свойственна низкая степень управления и контроля. Такие черты общих социаль-ных движений характерны, например, для женского движения, имеющего общую и расплывчатую цель эмансипации женщин. Жен-ское движение, как и все общие социальные движения, направляет свою деятельность на самые разные области – дом, брак, образова-ние, промышленность, политику, путешествия – и в каждой сфере представляет собой поиск такого переустройства, которое отвечало бы новой концепции статуса женщин. Такое движение является эпи-зодическим в своем развитии и состоит из весьма разрозненных про-явлений активности. Оно может выказать значительный энтузиазм в одном пункте, неохоту и инерция – в другом; оно может преуспеть в одной сфере и никак не проявить себя в другой. Вообще, можно ска-зать, что его развитие очень неровно, сопровождается задержками, отступлениями и частыми возвращениями к пройденным этапам. В одно время толчок к движению может исходить от людей из одного места, в другое – из другого. В целом движение, как правило, осуще-ствляется множеством известных и неизвестных людей, которые бо-рются в самых различных сферах, причем их борьба и движения не становятся повсеместно известными.
Общие социальное движение обычно характеризуется соответст-вующей литературой, но она так же разнообразна и неопределенна, как и само движение. Она, как правило, представляет собой выраже-ние протеста с неким общим описанием какого-либо утопического существования. Будучи таковой, она неясно набрасывает очертания философии, основанной на новых ценностях и самопредставлениях. Подобная литература имеет большое значение, распространяя ка-кой-то призыв или взгляд, каким бы неопределенным он ни был, и, таким образом, внушая какие-то идеи, пробуждая надежды и возбу-ждая недовольство. Схожим образом лидеры общего социального движения играют важную роль не в смысле осуществления руково-дящего контроля над движением, а в смысле задающих темп. Эти лидеры являются "вопиющими в пустыне", пионерами без какой-либо прочной группы последователей, часто не очень ясно отдаю-щими себе отчет в собственных целях. Однако их пример помогает развить восприимчивость, возбудить надежды и сломить сопротив-ление.
По этим чертам легко можно понять, что общие социальные движе-ния развиваются главным образом неформально, неприметно и в значительной степени неофициально. Их средствами взаимодейст-вия являются прежде всего чтение, беседы, разговоры, дискуссии и следование примерам. Их достижения и действия сосредоточены скорее в сфере индивидуального опыта, чем в заметной со стороны и согласованной деятельности групп. Представляется очевидным, что общее социальное движение в значительной степени подчинено ме-ханизмам массового поведения, которые мы описали в своем иссле-довании массы. Особенно на своих ранних стадиях общие социаль-ные движения скорее всего оказываются просто некими конгломера-тами индивидуальных линий поведения, основанных на индивиду-альных решениях и выборах. Как это характерно для массы и массо-вого поведения, общие социальные движения достаточно бесфор-менны по организации и нечленораздельны по выражению...

Специфические социальные движения
Характеристики. Выделяющимися примерами этого типа движений являются реформистские и революционные движения. Специфиче-ское социальное движение – это движение, обладающее четко опре-деленной целью, которую оно стремится достичь. В этом усилии оно развивает свою организацию и структуру, что делает его, по сущест-ву, обществом. Оно развивает признанное и принятое руководство и определенный членский состав, характеризующийся. "мы -сознанием". Оно формирует некий корпус традиций, некий преобла-дающий набор ценностей, какую-то философию, определенные на-боры правил и совокупность общих экспектаций. Его члены предан-ны и верны друг другу. Внутри него развивается определенное раз-деление труда, особенно в форме какой-то социальной структуры, в которой индивиды занимают определенные статусные позиции. Та-ким образом, индивиды развивают индивидуальности и представле-ния о самих себе, образуя индивидуальный диалог социальной структуры...
При рассмотрении развития специфического социального движе-ния нас меньше интересует анализ тех стадий, через которые оно проходит, нежели механизмы и способы, посредством которых по-добное движение может вырастать и организовываться.
Эти механизмы удобно сгруппировать в 5 пунктов: 1) агитация; 2) развитие esprit de corps; 3) развитие морали; 4) формирование идео-логии: 5) развитие рабочей тактики.
Роль агитации. Агитация имеет важнейшее значение в социальном движении. Она играет наиболее значительную роль в начале и на ранних стадиях движения, хотя может присутствовать и на поздней-ших этапах жизненного цикла движения. Как явствует из самого это-го термина, агитация возбуждает людей и таким образом делает из них возможных сторонников движения. В основе своей это способ возбуждения людей и пробуждения в них новых порывов и идей, ко-торые делают их беспокойными и неудовлетворенными. Следова-тельно, она направлена на ослабление их прежних привязанностей и на подрыв их прежних образов мышления и действия. Чтобы какое-то движение началось и получило импульс развития, необходимо, чтобы люди отошли от своих обычных способов мышления и чтобы в них пробудились новые порывы и желания.
Функции агитации, как отмечено выше, частично состоит в том, чтобы взволновать и выбить людей из колеи и таким образом осво-бодить их для движения в новых направлениях. Если говорить кон-кретнее, она направлена на изменение представлений людей о самих себе, о своих правах и обязанностях. Подобные новые представления, предполагающие уверенность человека в том, что он имеет законные права на те привилегии, которых он лишен, обеспечивают социаль-ному движению основную мотивационную силу. Агитация как спо-соб насаждения этих новых представлений среди людей приобрета-ет, таким образом, коренное значение для любого социального дви-жения.
Esprit de corps может пониматься как процесс организации эмоций в интересах движения. Сам по себе он есть чувство сопринадлежно-сти и солидарности людей друг с другом в каком-то общем предпри-ятии. Его основу составляет состояние контакта. Развивая чувства близости и сопричастности, люди должны чувствовать, что разделя-ют какое-то общее переживание и образуют какую-то избранную группу. В присутствии друг друга они ведут себя непринужденно и чувствуют себя товарищами. Ломается личная настороженность, ис-чезают чувства чуждости, обособленности и отчуждения. В таких ус-ловиях отношения приближаются к кооперации, сменяя межлично-стную конкуренцию. Поведение одного стремится облегчить выра-жение (release) поведения других, сменяя стремление сдержать это поведение или воспрепятствовать ему; в этом смысле каждый чело-век стремится вдохновить других. Такие условия взаимной симпатии и отзывчивости со всей очевидностью способствуют согласованному поведению...

Развитие морали. Мораль может пониматься как нечто, дающее движению постоянство и определенность; она показывает, сможет ли сплоченность устоять в неблагоприятных условиях. В этом смысле мораль может пониматься как групповая воля или устойчивая кол-лективная цель.

Развитие морали в каком-либо движении является, по существу, развитием сектантской установки и религиозной веры. Это дает ключ к пониманию наиболее известных способов построения морали в каком-то определенном движении. Один из них состоит в возник-новении какого-либо культа, который ясно различим в каждом ус-тойчивом и прочном социальном движении. Обычно имеются некий главный святой и ряд менее важных святых, выбранных среди на-родных вожаков движения. Гитлер, Ленин, Маркс, Мэри Бэйкер Эд-ди и Сунь Ятсен могут послужить подходящими примерами главных святых. Такие лидеры, по существу, обожествляются и наделяются чудесной силой. Они считаются высшими, умнейшими и непогре-шимыми. Люди вырабатывают по отношению к ним установку бла-гоговения и трепета, возмущаясь попытками описать их как обыкно-венных людей. Картины и другие изображения таких людей приоб-ретают характер религиозных идолов. Вслед за святыми движения-ми идут его герои и его мученики. Они также начинают рассматри-ваться в качестве священных фигур. Развитие этого культа святых является важным способом распространения религиозной, по суще-ству, веры в движение, способствующим также построению того типа убеждений, о котором говорилось выше.

Схожей функцией обладает и возникновение в движении какого-либо вероучения и священного писания. Их также можно обнару-жить во всех устойчивых социальных движениях. Так, – и об этом часто говорилось,– Das Kapital и Mein Kampf стали библиями соот-ветственно коммунистического и национал-социалистического дви-жений. Роль вероучения и литературы этого сорта в сообщении дви-жению религиозных убеждений должна быть ясна.

Наконец, большое значение в процессе развития морали в социаль-ном движении принадлежит мифам. Такие мифы могут быть самого разного рода: мифы о принадлежности к какой-то избранной группе или избранному народу; о бесчеловечности своих оппонентов; о судьбе движения: описывающие тысячелетнее царство, которое явится результатом движения. Такие мифы обычно вырастают как отклики на, желания и надежды людей, участвующих в движении, и приобретают в силу своего коллективного характера устойчивость, постоянство и безоговорочное признание. Главным образом именно с их помощью члены движения достигают догматической стойкости своих убеждений и стремятся оправдать свои действия перед осталь-ным миром.

Развитие групповой идеологии. Без идеологии социальное движе-ние будет двигаться вслепую и едва ли сможет удержаться перед ли-цом ожесточенной оппозиции со стороны внешних групп. Следова-тельно, идеология играет значительную роль в жизни движения; этот механизм является существенным для устойчивости и развития движения. Идеология движения состоит из определенного свода учения, верований и мифов. Точнее, она, очевидно, имеет следую-щие компоненты: во-первых, формулировка назначения, цели и предпосылок движения; во-вторых, свод суждений, содержащих критику существующей системы и приговор этой системе, которую движение подвергает наладкам и стремится изменить; в-третьих, оборонительное учение, которое служит в качестве оправдания дви-жения и его целей; в-четвертых, свод убеждений, касающихся поли-тики, тактики и практической деятельности движения; в-пятых, ми-фы движения.

Можно быть почти уверенным в том, что идеология обладает двой-ственным характером. С одной стороны, многое в ней имеет научный и наукообразный характер. Это та форма, которая развивается ин-теллектуалами движения. Как правило, она состоит из тщательно разработанных научных трудов абстрактного и в высшей степени ло-гического характера. Она вырастает обычно в ответ на критику со стороны интеллектуалов, стоящих вне движения, и стремится завое-вать своим догмам респектабельную и удобную позицию для оборо-ны в этом мире высшей учености и высших интеллектуальных цен-ностей. Идеология, однако, имеет и другой – популярный – харак-тер. В этом облике она стремится взывать к необразованным и к мас-сам. В своем популярном обличье идеология принимает формы эмо-циональных символов, примет, (shibboleths), стереотипов, гладких и наглядных фраз и простонародных аргументов. Она также ведает догмами движения, но представляет их в такой форме, которая спо-собствует их быстрому пониманию и усвоению.

Роль тактики. Мы упомянули тактику в качестве пятого основного механизма, существенного для развития социального движения. Тактика, очевидно, разбивается по трем направлениям, имея целью: завоевать приверженцев, удержать их и достичь своих целей. Мало что можно добавить к этому, если только мы не имеем дела со спе-цифическими видами движения в специфических ситуациях. Ибо тактика всегда зависит от сущности ситуации, в которой функциони-рует движение, и всегда соотносится с культурным фоном движения. Эта функциональная зависимость тактики от особенностей ситуации помогает объяснить нелепые провалы, которые часто сопровождают применение определенной тактики в какой-то ситуации, даже если она оказалась успешной в других ситуациях. Применять революци-онную тактику в наши дни в формах тактики двухсотлетней давности было бы очевидной глупостью. Подобным образом попытка разви-тия какого-то движения в стране с обращением к тактике, использо-ванной в каком-то схожем движении в какой-то другой культурной среде, может привести к весьма обескураживающим результатам. Вообще, можно сказать, что тактика по определению должна быть гибкой и изменчивой, принимая форму в зависимости от природы ситуации, требований обстоятельств и изобретательности людей.

Реформа и революция. Было отмечено, что специфические соци-альные движения бывают главным образом двух видов: реформист-ские и революционные. Оба стремятся внести изменения в социаль-ный строй и существующие институты. Их жизненные циклы в чем-то похожи, и развитие обоих зависит от механизмов, которые мы только что обсудили. Однако между ними существует ряд достойных внимания различий; некоторые из этих различий сейчас будут рас-смотрены.

Эти два движения различаются по размаху своих целей. Реформист-ское движение стремится изменить какую-либо специфическую фазу или ограниченную область существующего социального строя; оно может стремиться, например, к упразднению детского труда или за-прещению потребления алкоголя. У революционного движения бо-лее емкая цель: оно стремится перестроить весь социальный строй в целом...

Экспрессивные движения
Отличительная черта экспрессивных движений. Характерной чер-той экспрессивных движений является то, что они не стремятся из-менить институты социального строя или их реальный характер. На-пряжение и беспокойство, из которых они вырастают, не сфокусиро-ваны на какой-либо цели социального изменения, какую это движе-ние стремилось бы достичь. Вместо этого они разряжаются в каком-либо виде экспрессивного поведения, которое, однако по мере того как оно выкристаллизовывается, может оказывать глубокое воздей-ствие на индивидуальности людей и на характер социального строя. Мы рассмотрим два вида экспрессивных движений: религиозные движения и моду.

Религиозные движения. Религиозные движения начинаются, по существу, как культы; они берут начало в ситуации, которая психоло-гически схожа с ситуацией танцующей толпы. Они представляют со-бой обращение внутрь беспокойства и напряжения в форме расстро-енных чувств, которые в конечном счете выражаются в движении, предназначенном для того, чтобы разрядить это напряжение. На-пряжение в этом случае находит выход не в целенаправленном дей-ствии, а в своем выражении. Эта характеристика свидетельствует о природе той ситуации, в которой возникают религиозные движения. Это такая ситуация, в которой люди расстроены и выведены из рав-новесия, но не в состоянии действовать; другими словами, это ситуа-ция фрустрации. Неспособность разрядить напряжение в направле-нии какого-то реального изменения социального строя оставляет единственную альтернативу – экспрессивное поведение...

Модные движения. Хотя мода обычно соотносится лишь с одеждой, важно осознать, что она охватывает гораздо более широкую область. Ее можно обнаружить в манерах, искусствах, литературе и филосо-фии, она может даже проникать в определенные сферы науки. На деле она может действовать в любой сфере групповой жизни, не счи-тая технологической и утилитарной областей, а также сферы свя-щенного. Для ее функционирования необходимо классовое общест-во, так как в своих существенных проявлениях она не наблюдается ни в однородном обществе, подобном какой-либо первобытной группе, ни в обществе кастовом.

Мода существует как некое движение и по этому основанию отлича-ется от обычая, который по сравнению с ней статичен. Это обуслов-лено тем фактом, что мода основана главным образом на дифферен-циации и соперничестве. В классовом обществе высшие классы, или так называемая социальная элита, не могут дифференцироваться с помощью каких-то фиксированных символов или знаков (badges). Следовательно, чисто внешние особенности их жизни и поведения могут имитироваться непосредственно нижестоящими по отноше-нию к ним классами, которым в свою очередь подражают группы, расположенные в социальной структуре непосредственно под ними. Этот процесс придает моде некую вертикальную структуру. Как бы то ни было, класс элиты обнаруживает, что он больше не выделяется вследствие осуществляемой другими имитации, и как следствие он вынужден принимать какие-то новые отличительные критерии – только для того, чтобы вновь их заменить, когда они в свою очередь станут объектом подражания. Главным образом именно эта черта и превращает моду в движение, и именно она заставила одного автора заметить, что мода, однажды разразившись, движется вплоть до сво-ей погибели...

Возрожденческие и националистические движения
Слияние специфических движений. До сих пор мы рассматривали отдельно специфические социальные движения, религиозные дви-жения и модные движения. Однако должно быть ясно, что они могут сливаться, хотя и в весьма различной степени. Так, революционное движение может иметь множество черт религиозного движения, а его успех может зависеть в известной мере от того, станет ли оно модным.

Возрожденческие движения. Возрожденческие и националистиче-ские движения особенно часто обладают таким смешанным характе-ром. Мы посвятим им несколько замечаний. Люди, участвующие в возрожденческих движениях, идеализируют прошлое, почитают не-кую сложившуюся у них идеальную картину этого прошлого, стре-мятся подогнать современную жизнь под эту идеальную картину...

Националистические движения. Большинство националистических движений имеет сильный возрожденческий характер, предполагаю-щий прославление прошлого народа. Этот аспект тесно связан с той мотивацией, которая столь характерна для этого типа движения...


16. Гарфинкель Г. Исследование по этнометодологии.
ГАРФИНКЕЛЬ (Garfinkel) Гарольд (р. 1917) - американский социолог, создатель этнометодологии (см.).
В книге "Исследования по этнометодологии" (1967) Г. была предпринята попытка распространить методы социальной антропологии и этнографии на всю сферу общественных дисциплин. Универсализируя способы организации повседневной жизнедеятельности людей в примитивных культурах, трактуя этнографические методы их изучения как "процедурные инварианты" социальных наук, Г., наряду с иными представителями этнометодологии, сформулировал нетрадиционное определение ее предмета. По их мнению, это - процедуры интерпретаций вкупе со скрытыми, неосознаваемыми, нерефлексированными механизмами социальной коммуникации между людьми.
Главной темой собственных социологических изысканий Г. считал проблему "рациональной описуемости практических действий как текущей практической реализации". Его интересовало то, каким образом возможно рациональное корректное описание практических повседневных социальных взаимодействий.
Важность и неоднозначность этой проблемной ситуации задается, по Г., рядом предпосылок. Во-первых, любое описание подобного рода явится осмысленным для воспринимающей аудитории лишь в том случае, если оно будет предполагать общее для всех участников знание контекста. Это знание может пониматься как молчаливо подразумеваемое свойство взаимодействия. Во-вторых, предполагается использование однозначных терминов для описания социальной ситуации (с целью предотвращения появления альтернативных объяснений). В-третьих, с точки зрения Г., не все знание, включаемое в описание в целях выявления смысла действия, обнаруживает себя синхронно с объяснением данных. Некоторые элементы описания даже при явном их выражении могут быть полностью реконструированы лишь тогда, когда описание будет полностью завершено. В-четвертых, подобные описания должны конструироваться систематически и последовательно. И наконец, в-пятых, смысл материалов или элементов описания зависит от контекста, т.е. либо от порядка следования материалов в процессе описания, либо от биографии участника, либо от более широкого восприятия социальной ситуации.
Таким образом, с точки зрения этнометодологии Г., социология призвана изучать все аспекты повседневной социальной жизни и экстраординарные явления, будучи сама по себе весьма важной сферой повседневной деятельности людей. Все люди в обществе, по Г., являются социологами, ибо, приписывая значения действиям других и претендуя на их понимание, они выступают в качестве практических теоретиков.
Социологическую парадигму Г. толковал в контексте традиционного науковедческого подхода как общую систему отсчета данной дисциплины, именуя ее "набором фоновых ожиданий", конституирующим принимаемый на веру мир специалиста.
Именно поэтому, по Г., принимаемые нами в качестве объективных образований черты социальной реальности объективны лишь потому, что мы выражаем их в объективных категориях, т.е. в терминах их общих свойств. Традиционные формы социологического объяснения социолог трактует как нечто вроде специальных приспособлений, кодировальных таблиц, служащих для выделения и подчеркивания общих свойств явлений в ущерб особенным и уникальным их свойствам. Существенно важным компонентом гипотезы Г. было его мнение, что таково свойство любого объяснения: вырабатывая рациональные объяснения своих действий, индивиды делают эти действия рациональными, делая тем самым социальную жизнь упорядоченной и понятной.
Определение того, что есть индивид, Г. формулирует в духе подхода Т. Парсонса (см.) - "член коллектива". В основе же повседневных действий индивидов, по его мнению, лежит то, что "индивид предполагает сам, предполагает, что другой индивид точно так же предполагает, и предполагает, что как он предполагает относительно другого, так и другой предполагает относительно его самого".
Взаимное же понимание, согласно концепции Г., не есть частичное или полное согласие индивидов относительно существенного содержания предмета. Условия взаимного понимания всегда предполагают некое условие "поживем - увидим", которое позволяет социальному взаимодействию включать в себя все случайные характеристики. Взаимное понимание не сводится к формальным правилам регистрации явлений, служащим индивидам для предсказания будущего поведения друг друга. Оно является своего рода соглашением, служащим нормализации всего того, чем может на практике оказаться социальное поведение.
Социальное же взаимодействие, по Г., может быть корректно описано по аналогии с игрой. С этой точки зрения становится возможным выявить как совокупность основных правил, которые те, кто стремится им подчиняться, считают правилами нормального взаимодействия, так и способы осмысливания с помощью этих правил конкретных социальных ситуаций их участниками.
Хотя этимология слова "этнометодология" и предполагает изучение подходов, применяемых социологами, этот термин обозначает в принципе все практические действия и описания, осуществляемые индивидами в обществе. В данном контексте этнометодология выступает как поисковое исследование природы социальных действий и объяснений (как обыденных, так и профессиональных) социального процесса. Крайне важно в связи с этим, по Г., избежать подмены анализа практических теорий участников скрытыми предпосылками, понятиями и теориями наблюдателя. В противном случае социальный порядок "навязывается" ситуации извне, и главная проблема конструирования и поддержания участниками взаимодействия значимого массива представлений и действий становится "непроблемой". Рекомендуемый Г. подход требует рассматривать этот навязанный извне порядок как проблематичный.
Так, с точки зрения Г., приписывание индивиду определенного рода душевной болезни отвечает практическим требованиям, предъявляемым бюрократизированной системой медицинского обслуживания, и что даже пол индивида не является изначально данным, а формируется в ходе социального процесса (феномен трансвестизма).
Критически оценивая позитивистские ориентации в социологии, Г. обращал внимание на то обстоятельство, что убежденность позитивистов в объективной пригодности "научного" языка для раскрытия "реальных" свойств социального мира оборачивается неизбежной "документальной интерпретацией" (трактовкой явлений, действий и ситуационных факторов как отражения, свидетельства, документа лежащей в их основе матрицы значений, детерминирующей объективный характер социального мира). Позитивисты, по Г., упускают из виду то обстоятельство, что в процессе социологических объяснений по типу самообоснования созидается мир, являющийся предметом их исследований.
Происходит это потому, что по сути толкования позитивистской социологии не выходят за рамки так называемого здравого смысла, это в реальности обыденные толкования, ибо в их основе лежит вера в объективный характер социального мира.
По мысли Г., обычно люди подходят к социальному миру с чисто прагматической установкой. Реконструируются лишь те его аспекты, которые касаются практической деятельности индивидов. В итоге соответствующие процедуры интерпретации носят характер предписаний для достижения целей этой деятельности. В рамках данного подхода мир интерпретирован верно, если индивид способен достичь необходимого результата на основе знания о том, как действуют вещи в этом мире. Таким образом, становятся допустимыми описание и объяснение социального мира в контексте любой произвольной практической цели. Социологи же позволяют членам общества (в том числе и самим себе) производить и сохранять социальный мир, который именно в силу этих процедур воспринимается и постигается как мир объектов. Они, следовательно, так же объективны или субъективны, как и процедуры социологов, и реальность, порождаемая ими, не может, по Г., рассматриваться более объективной или менее объективной, чем реальность, порождаемая социологами.
В целом же основные компоненты этнометодологии сводимы к правилам метода, доступным любому и используемым любым социальным деятелем в любом практическом действии, в котором он участвует. Основные принципы учения Г. не могут быть изъяты из контекста профессиональной деятельности социологов - его последователей и объективированы как таковые.
Подрывая три аксиоматичные черты традиционных способов социологического объяснения (естественно-научный характер его рациональности, объективность и обоснованность наличных обобщений), социология Г. потребовала немедленного коренного пересмотра эпистемологических и философских оснований социологического знания с целью как можно более точного отражения и фиксации чрезвычайно тонкой, двойственной, виртуальной и конструктивной природы социальных феноменов, составляющих его предмет.
А.А. Грицанов



17. Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигель рациональности.
Б. Вальденфельс. Повседневность как плавильный тигель рациональности.
Повседневность – предмет междисциплинарного анализа, через который открываются многие структуры человеческого бытия, но обыденная жизнь – это не автономная сфера , отделенная от общества с его структурами власти из этого следуют три методологических принципа:
1. обыденная жизнь не существует сама по себе, а возникает в результате процесса «оповседневнивания» (противоположность «преодолеванию повседневности»)
2. повседневность – это диффиренцирующее понятие, которое отделяет одно явление от др. (европейская национальная культура прямо не сопоставима с американским смешением культур)
3. речь о повседневности не равна самой повседневности (повседневность отличается от неповседневности как профанное от сакрального, так как наш опыт никогда не равен миру.)
- повседневность имеет свой опыт и свою мудрость, свое лицо, свое предвидение, свою повторяемость, так же как свою необычность, свои будни и свои праздники.
Человека, который живет только в повседневности можно условно назвать дилетантом, а тот кто в состоянии познать истинную жизнь – экспертом.
Выход из ситуации противостояния:
- Инверсия: противопоставление сохраняется, но акцент смещается на повседневность как ценность -> комическая ситуация
- Деактуализация архаики -> суррогат архаики
- Переоценка значения повседневности, как переосмысление. Собственное значение повседневности которое на может быть редуцированно к человеческому иному. Этот вариант автор считает верным разрешением проблемы.
Оповседневнивание, как обживание. Повседневность как поднимающаяся рациональность. Повседневность существует как место образования смысла, открытия правил.

запись создана: 13.05.2009 в 21:11

@темы: сессия, учеба

---

Соц.фен........теория

1. Философские основания символического интеракционизма.

2. Психология У.Джемса как источник символического интеракционизма

3. Институционализм и символический интеракционизм
Символический интеракционизм
Блумер, Кули.
Self-reliance - способность полагаться на себя, возможность создания институции. Осознание себя как материальной, социальной, духовной личности.

Прагматизм: философия должна начинаться с Я, с самости, индивидуальности (Джеймс, Дьюи, Пирс)
Институционализм: Торстейн, Веблен.

Веблен в своей "Теории праздного класса" говорит:
поведение человека ограничивается инстинктами:
-изобретательства
-самоутверждения
-праздного любопытства
-себялюбия
-родового чувства.
Таким образом, человек рассматривается как деятель, который изменяет и преобразовывает действительность. Это заложено в его человеческой сущности - творца. Ч. утверждает себя засчет других в соревновании. Он стремится познавать.

Сущность эволюции - в улучшении условий человеческой жизни - только поэтому человечество и развивается. Для успеха вечные инстинкты преобразуются в институты, которые не только способствуют, но иногда и препятствуют эволюции. У нее нет цели.
Праздный класс извратил инстинкт изобретательства тем, что создал институт демонстративного потребления. Здесь превалирует инстинкт самоутверждения, только благодаря ему праздный класс может существовать.

Кули.
Ч. - по своей сути изобретатель, мастер. Если это не так, то он есть извращенное существо в рамках извращенного института.

Бихевиоризм Уотсона:
Опора на психологию Джеймса. Психология, согласно Уотсону, должна стать объективной наукой, реодолеть интроспекцию (по Брентано: заменить ее теорией внутреннего восприятия). Любой поступок человека распадается на две слставляющие: стимул-реакция.

Критик бихевиоризма - Дж. Мид.
Экономисты должны сотрудничать с социологами (напр. как Кули), т.к. они открывают мета-экономические факты. Необходимо перестроить бихевиоризм. Схема стимул-реакция должна быть дополнена интроспекцией.

4. Теория социального взаимодействия
Блумер и Парсонс.
В обществе существуют нормы и правила, которые определяют набор ролей и статусов, определяющих деятельность человека.
БЛУМЕР: Ч. всегда способен к свободному действию. Люди действуют в отношении вещей на основании их значений (СТИМУЛ-РЕАКЦИЯ-ИНТЕРПРЕТАЦИЯ: выделение объекта и его значений).
Значение вещей возникает во взаимодействии с социальным окружением. Значения вещей меняются в зависимости от интерпретации их человеком.
Таким образом, человеческое действие - акт социального ТВОРЧЕСТВА. Мы способны менять значения.
ПАРСОНС: человек подчиняется правилам общества и не способен САМОСТОЯТЕЛЬНО менять эти значения.

1. Новые проблемыне ситуации даны нам ежедневно - они не всегда требуют от нас повторяющихся действий.
2. Социальное взаимодействие сплетается в сети социальных действий. Так возникает социальный институт.
Чтобы институт работал, в нем должны играть люди (определенные РОЛИ), т.к. сами по себе институты не действуют.
3. Каждый случай совмествного действия людей всегда основывается на предществующих действиях.
__ОБЩЕСТВО - поле творчества, мы сами это поле творим__

ПАРСОНС

Любая система стремится к равновесию, поскольку ей присуще согласие элементов; она всегда воздействует на отклонения так, чтобы скорректировать их и вернуться в равновесное состояние; система преодолевает любые дисфункции, а каждый элемент вкладывает нечто в поддержание её устойчивости.

У Парсонса элементом упорядочивающим взаимодействующие части стала структура (неподвижное единство находящихся в постоянном движении социальных действий). Структура понимается как система социальных норм и статусов (или нормативный порядок).

Нормативный порядок включает: социальный порядок и социальные нормы (неизменные правила, которыми руководствуются большие массы людей в силу приданного нормам легитимного статуса).

Социальные системы — институциональные системы рассматриваемые как устойчивые комплексы правил, норм, установок, регулирующих человеческое поведение и преобразующих его в систему ролей и статусов.

Социальная система имеет структуру с взаимосвязанными уровнями: индивид — группа (коллективы) — институты — общество в целом. Каждому из этих уровней соответствует свой тип иерархии: технический, «менеджериальный», институциональный и социетальный.

5. Теория игры и основания ролевой игры личности
Чтобы взаимодействовать, люди должны интерпретировать значения и намерения других. Это осуществляется с помощью процесса, который Мид определил, как «ПРИНЯТИЕ РОЛИ». Процесс принятия роли предполагает, что индивид путем воображения ставит себя на место человека, с которым осуществляется общение. Через принятие роли индивиды развивают «САМОСТЬ» — способность людей представлять себя в качестве объектов своей собственной мысли, что обеспечивает превращение внешнего социального контроля в самоконтроль.

Мид различает два аспекта формирования самости:

1. Я (I) — это то, что я думаю о других и о себе, это мой внутренний мир.
2. Я (Me) — это то, что, по моему мнению, обо мне думают другие, это моя внешняя социальная оболочка, как я ее себе представляю.
Понятие самости не является врожденным, его происхождение целиком социально.

НАШУМЕВШИЙ ПРИМЕР ИЗ КНИГИ МИДА xD
Задумайтесь, что происходит, когда вы размышляете, задать или не задать вопрос профессору, читающему у вас на курсе лекции. Вы думаете: «Если я задам вопрос, он сочтет меня тупицей. Лучше уж промолчать», то есть вы воображаете отношение профессора к студентам. При этом вы как бы берете на себя роль профессора и смотрите на самого себя как на объект, или «меня» (Me). Именно вы, действуя в качестве субъекта, или «я» (I), решаете, что задавать вопрос не стоит.

Стадии социализации в раннем возрасте:

1. Стадия имитации, на которой ребенок повторяет (копирует) отдельные действия, присущие той или иной роли, например, укладывает куклу или прикладывает к ней стетоскоп.
2. Игровая стадия (стадия индивидуального играния роли) (play stage), на которой ребенок играет целостную роль, но в «социальной группе» своих игрушек (папа, мама, врач, и т. д.). На этой стадии и происходит «принятие роли другого».
3. Стадия игры (коллективного играния ролей) (game stage), где ребенок вместе с другими начинает осуществлять упорядоченное взаимодействие между различными действующими лицами, например, когда группа детей 5-8 лет распределяет какие-либо роли: «дочки-матери», «казаки-разбойники», «Штирлиц-Мюллер» и т. д.
«ЗНАЧИМЫЕ ДРУГИЕ» — люди, играющие решающую роль в процессе социализации, чьи суждения, действия являются образцом при формировании наших собственных суждений, мнений, линий поведения.

6.Теория "Я" и "Другого". Понятие "обобщенного другого"

7. Понятие первичной группы. "Вторичная" группа - см. книги

8. Понятие коллективного поведения и его основные формы
ИНТЕРАКЦИОНИСТСКИЕ ТЕОРИИ ГРУППЫ И ОБЩЕСТВА

Ч. остается в первичной группе даже тогда, когда находится вне ее.
Коллективное опосредует смену реакции - круговая реакция Ч. на Ч. (например, когда люди подходят узнать, почему какая-то группа толпится у витрины магазина).
ФОРМЫ коллективного поведения:
1. Толпа. Характеризуется непосредственным телесным контактом.
Действующие толпы устраивают массовые беспорядки и революции.
2. Экспрессивная толпа. У нее нет цели, ее единственная задача - выражение некоторых эмоций.
3. Масса. В ней необязателен телесный контакт (например, может быть масса телевизионных зрителей, наблюдающих рекламу, находящихся в разных концах света и не знающих о существовании друг друга). У массы единая реакция на что-либо.
4. Общестевнность / публика. Образуется вокруг дискусси, привлекающей много людей сразу (например, дело Дрейфуса).

Современные технологии способствуют не только рассеиванию толп, но и их созданию (Ортега-и-гассет, Лебон, Тард, Фрейд и др.). Технологическое создание толпы. Формы поведения человека в толпе эмпирически наблюдаемы.

Кант: социальные конфликты возникают оттого, что общество плохо организовано. Классовая борьба - следствие неорганизованности общеста.
Спенсер: общество развивается прогрессивно путем разделения труда.
Зиммель: наиболее конфликтные социальные группы - те, что объединяют близких людей.
Вебер: группы взаимодействия (например, велосипедисты сотрудничают на дороге).
Мид: боксеры как группа, которая сотрудничает через конфликтность.

9. Ситуация и определение ситуации. Коммуникативная теория общества
Определение ситуации:
-выделение условий действия, которое наделяется определенными значениями и объявляется реальным.
У.А. Томас "Ребенок в Америке" - учение о ситуации
ТЕОРЕМА ТОМАСА:
Если люди определяют ситуацию как реальную, то она становитс яреальной по своим ПОСЛЕДСТВИЯМ.
Каждое новое поколение заново определяет свою ситуацию. Мы всегда можем переопределить ситуацию.

КУЛИ:
Значение коммуникации
Коммуникация - Механизм, посредством которого возможно существование и взаимодействия человеческих отношений. В ней заключены все символы разума и способы передачи о сохранения информации.
Человеческая природа по Кули — продукт коммуникации. Человек становится личностью и развивает свое «Я» посредством интеракции между людьми. Каждый индивид — продукт определенной специфической комбинации отношений между людьми. «Я» всегда динамично, оно находится в постоянном изменении

Блумер и Парсонс.
В обществе существуют нормы и правила, которые определяют набор ролей и статусов, определяющих деятельность человека.
Блумер: Ч. всегда способен к свободному действию. Люди действуют в отношении вещей на основании их значений (СТИМУЛ-РЕАКЦИЯ-ИНТЕРПРЕТАЦИЯ: выделение объекта и его значений).
Значение вещей возникает во взаимодействии с социальным окружением. Значения вещей меняются в зависимости от интерпретации их человеком.
Таким образом, человеческое действие - акт социального ТВОРЧЕСТВА. Мы способны менять значения.
Парсонс: человек подчиняется правилам общества и не способен САМОСТОЯТЕЛЬНО менять эти значения.

1. Новые проблемыне ситуации даны нам ежедневно - они не всегда требуют от нас повторяющихся действий.
2. Социальное взаимодействие сплетается в сети социальных действий. Так возникает социальный институт.
Чтобы институт работал, в нем должны играть люди (определенные РОЛИ), т.к. сами по себе институты не действуют.
3. Каждый случай совмествного действия людей всегда основывается на предществующих действиях.
__ОБЩЕСТВО - поле творчества, мы сами это поле творим__

КОНСПЕКТ:
КУЛИ "Общественная организация"

Разум - ограниченное целое, состоящее из согласованных индивидуальностей. Он действует как единое жизненное целое. Единство общественного разум состоит в факте взаимовлияния и взаимообусловленности между его частями.
Знание общества = общественное сознание. Оно неотделимо от самосознания, т.к., думая о себе, мы соотносим себя с различными общими группами.
Елиное общественное мнение основано не на согласии, но на организации взаимодействий и взаимовлияний.
Три аспекта сознания:
-самосознание (что Я думаю о себе)
-общественное сознание (что Я думаю о Других)
-публичное сознания (коллективная точка зрения людей, организованных в группы).

Первичные группы
ПГ - те группы, которые характеризуются тесным общением и сотрудничеством. Они являются основой для формирования общественной природы и идеалов индивида. РЕЗУЛЬТАТ тесного общения - смешение индивидуальностей в единое целоее так, что единичное Я - это общая цель жизни группы. Это МЫ: сопереживание и взаимоидентификация.
ПГ дают человеку самый ранний опыт ЕДИНСТВА. ПГ - источник жизни для социальных институтов.
__ПГ отвечают за то, какими мы становимся__

Значение коммуникации
Коммуникация - Механизм, посредством которого возможно существование и взаимодействия человеческих отношений. В ней заключены все символы разума и способы передачи о сохранения информации.



10. Феноменологическое учение об установках и теория повседневного мышления. Общая хар-ка повседневной реальности.
Важнейшей особенностью сознания является интенциональность. В самой сущности переживания не заключено не только того, что оно представляет собой, но также и того, что в нем мыслится, в каком определенном и неопределенном смысле оно является сознанием, одним словом, что оно «полагает». Реальностью обладает отнюдь не то, что является самостоятельным, но только интенциональное, основанное, являющееся. «Сущность», которая имеет значение для целого ряда «индивидов» (индивидуальных данностей), объединяет, образует целую «область» индивидов, принадлежащих к соответствующей «сущности». Метод Гуссерля занимает место «естественной природной установки» человека по отношению к тому, что встречается ему в жизни, – установки, которая является скрытым или явно выраженным предположением о возможности существования микрокосмоса.

11. Динамика повседневности: процессы "оповседневнивания" и "возвышения повседневности"
В концепции М. Вебера "оповседневнивание" - процесс обживания, обучения, освоения традиций и закрепления норм. В этом процессе повседневность выступает как "сфера", где собираются и хранятся, если так можно сказать, смысловые осадки прошлого опыта. Для М. Вебера "оповседневнивание" — одно из центральных понятий в проблематике стабилизации кризиса, нововведения, возникновения нового религиозного течения, становления социального порядка и т.д. Любые нововведения политического и экономического характера воспринимаются людьми как враждебные, как покушение на устоявшееся, знакомое. Например, программа политического лидера должна основываться на знании обыденного, "умении видеть и формировать необычное в обычном"11. Лидер должен восприниматься как типичный представитель среды, потому что в повседневности человек руководствуется предположением, согласно которому его партнеры по взаимодействию видят и понимают мир, в сущности, так же, как он сам.
Оповседневнивание по Вальденфельсу. «Обыденная жизнь не существует сама по себе, а возникает в результате процессов «оповседневнивания» (Veralltaglichung), которым противостоят процессы «преодолевания повседневности» (Entalltaglichung)».
«Возвышение повседневности» - не должно отождествляться с процессами сравнения повседневного с профессиональными специфическими знаниями экспертов в пользу первого, а также с возвратом к архаичному состоянию («когда Логос и Техне еще не обрели свой собственный предмет»), которое не может быть осуществлено полностью, а будет представлять собой лишь суррогат архаики. Возвышение же, или реабилитация, повседневности должно происходить в плане ее способности объединять несоединимое (сохранять непреодолимый произвол). «Повседневность в смысле повседневных знаний, повседневной политики, права, истории, искусства, вплоть до marching saints*, приобретает тем самым новое значение места изменчивой и варьируемой рациональности»
Конечные смысловые сферы. Щюц именно в предметно-телесной закрепленности видел "преимущества" повседневности по сравнению с другими сферами человеческого опыта - конечными областями значений. Это религия, сон, игра, научное теоретизирование, художественное творчество, мир душевной болезни и т.п. Они конечны, т.к. замкнуты в себе и переход из одной в другую не только невозможен, но и требует определенного усилия - "смыслового скачка". Значения фактов, вещей, явлений в каждой из сфер образуют целостную систему.
Ванденфельс:

l конечные смысловые сферы /\
l ------------------------------------- l
\/ повседневность l



12. Динамика повседневности: "анклавы" повседневности. Юмор и религиозность в повседневном мышлении.
с анклавами все сложно......... точнее, неясно...
Никитин: "Граница анклавов крайне неустойчива".
Неуверена, что к этому вопросу, но в конспектах лекции следующее:
Щюц. Для каждого человека повседневная реальность начинается с него самого
- мир в пределах реальной достижимости
- мир в пределах потенциальной достижимости
а) воспроизводимой ("я могу это снова")
б) достижимой ("и т.д. и т.п", возможны другие, идентичные миры)

Бергер - смысловые сферы Юмор (работа "Очищающий смех", Бахтин - смеховая культура) и Религия выступают как механизмы трансцендирования. Возникают при соприкосновении повседневного мира с чем-либо ему незнакомым, чуждым, противоречащим и производят "снятие" этого конфликта.

13. Повседневность как система реливантностей.
Совокупность критериев, с помощью которых личность организует чувственный опыт в значимый мир, называется значимым контекстом. У каждого человека свой значимый контекст, на основе которого формируется собственное представление о социальном мире. Но тем не менее основные типизации, как и слова родного языка, мы усваиваем в результате первичной социализации. В частности, мы усваиваем два само собой разумеющихся (в рамках естественной установки) правила социальной жизни, позволяющих преодолеть различия индивидуальных перспектив и воспринимать мир как единый: 1) правило взаимозаменяемости точек зрения (я и любой другой человек верим, что будем одинаково воспринимать наш общий мир, если мы поменяемся местами так, чтобы мое «здесь» превратилось в его, а его «здесь», которое для меня сейчас «там» – в мое); 2) правило совпадения систем релевантностей (я и любой другой человек принимаем на веру тот факт, что несмотря на уникальность наших биографических ситуаций, различие используемых нами систем критериев значимости несущественно с точки зрения наличных целей). Эти, как их называет А. Щюц, идеализации ведут к формированию такого индивидуального знания об объектах и их характеристиках, которое выступает как знание каждого человека. Оно представляется объективным и анонимным, т.е. отделенным и независимым от индивидуальных определений ситуации.
Щюц: Биографически детерминированная ситуация предполагает определенные возможности будущей практической или теоретической деятельности. Назовем ее "наличной целью" (purpose at hand). Эта цель как раз и определяет элементы, которые являются релевантными по отношению к ней. Система релевантностей в свою очередь определяет элементы, которые составят основу обобщающей типизации, и черты этих элементов, которые станут характерно типичными или, наоборот, уникальными и индивидуальными. Другими словами, она определяет, насколько далеко нам предстоит проникнуть в открытый горизонт типичности.

14. Конструирование объективной реальности: от типизации к легитимации.
Бергер, Лукман: рассматривают на примере молодой семьи и Робинзона с Пятницей. При совместной жизни двух людей, проходит процесс привыкания (хабитуализация – мы свыкаемся с постоянным присутствием другого) и становления привычек. Один замечает повтроение некоторых действий со стороны другого и выражает это в словах: он-делает-это-снова. Идет процесс формирования привычек – типизация (упрощение действий, наличие готового ответного действия при повторении ситуации). Постепенно происходит интеграция: мы-делаем-это-снова, другой становится частью моих действий. Процесс институализации (при увеличении числа усастников – появление нового поколения). В течении времени и в результате смены поколений утрачивается первоначальный смысл действий: так-делали-всегда. Сл-но, институту необходима лигитимизация, чтобы в следующем поколении сохранить институт и обеспечить соблюдение норм и правил этого института.

15. Конструирование объективной реальности формы легитимации и значение символических универсумов.
Уровни: 1 – дотеоретический, встроен в язык, н-р, кузен – и тогда мы строим отношения с ним как с кузеном, «так принято»; 2 – теоретические объяснения в зачаточной форме, простые пояснительные схемы, проявляются через пословицы, поговорки, народную мудрость, поэтически переданные мифы и ритуалы; 3 – теоретические схемы для соответсвующих секторов институализированного родства, н-р, экономическая теория двоюродного родства, из-за сложности понимая должны быть специалисты, н-р, старейшины клана, которые следят за исполнением и объясняют молодежи принцип действия; 4 – симолические универсумы: Символический универсум понимается как ма¬трица всех социально объективированных и субъ¬ективно реальных значений: целое историческое общество и целая индивидуальная биография рас¬сматриваются как явления, происходящие в рам¬ках этого универсума. И что особенно важно, маргинальные ситуации индивидуальной жизни (маргинальные в том смысле, что они не вклю¬чены в реальность повседневного существования в обществе) также охватываются символическим универсумом™. Такие ситуации переживаются в снах и фантазиях в качестве областей значений. отделенных от повседневной жизни и наделенных своей собственной особой реальностью. В смыс¬ловом универсуме эти отдельные сферы реаль¬ности интегрированы в смысловую целостность, которая объясняет, а возможно, и оправдывает их (например, сны можно "объяснить" с помо¬щью психологической теории, их можно и "объ¬яснить", и оправдать благодаря теории метемпси¬хоза, а также любой теории, коренящейся во все более исчерпывающем универсуме - скажем, "на¬учном", а не "метафизическом". Конечно, симво¬лический универсум конструируется с помощью социальных объективаций. Однако способность к наделению смыслом дает индивиду возмож¬ность так далеко выйти за пределы социальной жизни, что он может найти себе место в символи¬ческом универсуме, даже в своем крайне уединен¬ном существовании).

16. Конструирование субъективной реальности.
При встрече с незнакомым предметом, человек стремиться сделать его релевантным. То есть его необходимо интерпретировать(темитическая релев-ть – первое, на что мы обращаем внимание – либо из интереса, либо предмет вопиюще нерелевантен) - ответить на вопрос, что это такое. Интерпретированная релевантность проходит через включение своего биогрфического прошлого, «опора на предыдущие знания», опосредованное знание. Мотивационная релевантность – «потому что» - ссылка на прошлое, «для того чтобы» - ссылка на будущее.
Задача человека включить этот предмет в общий порядок. Все три вида релевантности связаны общей задачей – восстановить привычный порядок, снять с предмета статуса тревожащего объекта.

17. Феноменологическая теория интерсубъективности и проблема "чужого сознания"
Гуссерль – кризис европейских наук и европоцентризм. Европа – здесь-регион бесконечных задач (есть не Европа - цыгане). Европейская рациональность стремиться весь мир подстроить под себя, постепннно возникает идея глобализации, тараном становится техника. В мире исчезает чуждое. Но для того, чтобы определить сущность своего необ-мо чужое. Самое сложное для конструирования другого – дать ему самостоятельность (возможно только через сильные эмоции – любовь/ненависть). Дав самостоятельность, можно конструировать мир общий для меня и Другого. Возниконвение проблемы «Чужого»: я не могу непосредственно представить сознание Другого, только косвенно; достоверно известно лишь одно – у Другого есть сознание, возможно действующее по аналогии с моим.
Возможность столкновения с радикально чужим: чужой, которого нельзя понять по аналогии (дикарь, сумасшедший). Но полностью потерять Чужого мы не можем, так как иначе потеряем самих себя.

18. Экзистенциальный смысл различений "кризисных экспериментов"
Зиммель: способ почувствовать себя своим – это обретение врагов.
Шмидт: политика – это деятельность по созданию врагов. Пока у нас есть враги – мы друзья (пример создания Бисмарком единой немецкой нации). Оппозиция Свой/Чужой приводит к действиям: политик и его избиратели стаят цели и стремятся к ним. Свое/Чужое – порождение социологии (Свое как чужое, но помнить о том, что оно свое) и этнологии (чужое как свое, но все же чужое).
Мид: правосудие делит людей на преступников и тех, кто не совершал преступлений.стремление актуализировать себя с не-преступниками. Отрицание преступника не связано с желанием покарать его, а направленно на желание почувствовать свою принадлежность к единству невинных.
Разнообразние отношений между людьми в процессе конструирования групп: соперничество, конкуренция, кооперация и функциональное самоутверждение. Понятие конкуренции неоднозначно:не все борются со всеми за одни и те же ценности. Возможно сообщество людей, которые друг с другом не конкурируют и перед которыми поставленна единая цель – функциональное самоутверждение.

19. Основания этнометодологического значения "кризисных экспериментов"
Этнометодология (ethnomethodology) — направление в социологии, изучающее взаимодействие людей и их отношение к происходящему с позиции близкой к этнографической.

Во многом продолжает линию феноменологической социологии (Альфред Шюц) и социологии знания (Карл Маннгейм). Подвергалось массовой критике со стороны академической социологии.

К этнометодологии тесно примыкает методика «анализа разговора» (conversation analysis), разработанная Г. Гарфинкелем и Харви Саксом (Saks).

Основоположник и автор термина «этнометодология» американский социолог — Гарольд Гарфинкель («Исследования по этнометодологии», 1967). По его имени методику проведения исследований этого направления часто называют «гарфинкелинг».

Этнометодология – «изучение методов народа», изучение повседневности. Восходит к Леви-Стросу и прочим антропологам, которые заговорили о значимости повседневных практик. Этнометодолгоия позиционирует себя как новая, прогрессивная социология, более близкая к объекту изучения.

Этнометодологи в качестве метода исследования используют метод «шока», удивления.
«Этнометодологи полагали, что именно в непривычных версиях обыденных ситуаций люди могут проявить те фоновые ожидания, которыми они, порой неосознанно, руководствуются в своих действиях» (эксперименты Гарфинкеля на студентах).

Этнометодология, как феноменологическое направление социальных исследований, рассматривает социальную упорядоченность как результат межличностных взаимодействий. С точки зрения этнометодологов, участники взаимодействий сами продуцируют социальную структуру. При этом основным механизмом конструирования социальных и институциональных образований являются речевые взаимодействия. Таким образом, речь идет о рефлексивном производстве предмета разговора, когда описание ситуации тождественно ее созиданию. Создание смысла тождественно самому смыслу: смысл значим (а. не «существует») только в процессе своего производства. Поэтому этнометодология занимается эмпирическим исследованием повседневных социальных практик людей, «принципов конструирования конкретных действий» (X. Абельс). Метод Гарфинкеля заключается в демонстрации воспроизводства «нормального порядка», путем нарушения рутины повседневности. «Кризисные» эксперименты Гарфинкеля показали, что социальный порядок - это упорядоченный опыт социальных взаимодействий в индивидуальных сознаниях, становящийся доступным и значимым для всех («объективным»), благодаря языковым интеракциям («разговорам»).
-----------------
Этнометодология — школа, возникшая в рамках феноменологической социологии в 70-е гг. текущего столетия в США. Ее основателем принято считать американского ученого Г. ГАРФИНКЕЛЯ (г.р. 1917). Сам термин «этнометодология» введен в научный оборот Гарфинкелем по аналогии с термином «этнонаука», которым обозначаются в культурной антропологии методы и формы примитивного ненаучного познания социальной действительности: магия, шаманство, спиритизм и пр. Этнометодология, по замыслу Гарфинкеля, должна противостоять «этнонауке» как совокупность научных приемов и методов познания общества. При этом Гарфинкель исходит из основного постулата: социальная жизнь необходимо заключает в себе момент рациональности.
В рассуждениях Гарфинкеля центральными понятиями являются «фоновые ожидания» и «рефлексивность». Первое понятие — «фоновые ожидания» — означает представления социального субъекта в форме «правил» действия (поведения, понимания, объяснения и т.д.). По Гарфинкелю, субъекты творят социальную действительность по принятым правилам (стандартам, образцам), однако сами эти правила суть социальные «произведения». Таким образом, социальная действительность создает и воссоздает самое себя, рождается все из тех же субъективных актов. Рефлексивность, второе понятие в учении Гарфинкеля, означает возникновение социальных структур в ходе их субъективной интерпретации.
Особенностью этнометодологического подхода к обществу является отождествление социального взаимодействия с речевой коммуникацией и при этом не со смысловой информацией, а с синтаксической, с «правилами говорениям. Гарфинкель призывает ученых-социологов изучать не то, что сказано, а то, как сказано. Социальное, по Гарфинкелю, становится вообще возможным исключительно благодаря тому, что коммуникация субъектов осуществляется по некоторым правилам, точнее, «правилам говорения». В обычном «разговоре» субъектов при этом имеют место следующие моменты:
1. В разговоре непременно присутствуют элементы взаимного понимания, хотя обсуждаемые проблемы и не упоминаются.
2. Понимание устанавливается не только на основе сказанного, но и на основе невысказанного.
3. В ряде случаев понимание устанавливается не вследствие строгости употребления понятий и терминов, а всего лишь в результате временной последовательности речи.
4. Понимание достигается очень часто в результате не актуального разъяснения, а заранее известного, т.е, некоей «подлежащей модели» понимания.
5. Понимание основано в известной мере на наличной интерпретации и актуальной схеме выражения мысли.
6. В понимании непременно заключено ожидание соответствующей реакции партнеров, которая, в свою очередь, проясняет смысл речи, позиции субъектов, оценки и т.д.
Для этнометодологии как особого раздела феноменологической социологии характерно сведение социальной коммуникации к организации речевых актов и взаимопониманию субъектов — участников «разговора». Сама же социальная реальность, согласно рассуждениям Гарфинкеля и его единомышленников, «конструируется» в процессе речевой коммуникации.
Обращает на себя внимание при этом разделение семантики речи на «индексные» и «объективные суждения». Первые определяются обстановкой, контекстом, особенностями коммуникантов. Вторые не зависят от конкретного речевого поведения, отличаются достаточной устойчивостью. Посредством «объективных выражений» преодолевается неопределенность и уникальность «индексных выражений». Наука в данном случае и выполняет роль объективации и онтологизации повседневного общения, освобождения коммуникации от «субъективности».



20. Драматургия социальных взаимодействий в социальной теории И.Гофмана - см книги

21. Теория фреймов и описание коммуникативного поведения людей в обществе. - см. книги

22. Телесность как горизонт опыта. Отношения к собственному телу и коммуникативная способность.
В рамках осуществления соответствующих визуальных метафор, фундированность телесностью оказывается гарантом подлинности ("аутентичности") наличного сущего, позволяющим избежать доминирования симулякризированных пустот.

Гуссерль обнаруживает Чужого как "другое-Я", другую монаду на уровне Т. Говоря о конституировании телесного опыта, Гуссерль вводит понятие "двойного схватывания", понимая под ним "одно и то же тактильное ощущение, воспринятое в качестве принципа "внешнего объекта" и воспринятое в качестве ощущения Т.-объекта". В границах модели "Т. как реальность для сознания" Гуссерлем было обосновано принципиальное различение Т.-объекта и Т.-субъекта: между Т. Наше Т., по Гуссерлю, конституирует себя именно "двойным схватыванием", где оно воспринимается одновременно и как Т.-объект и как Т.-субъект. По Гуссерлю, Т. объективируется по мере ограничения автономии действий его живых сил: Т.-объект — это Т., которому придаются с различной степенью воздействия качества "несуществования" ("Т. без внутреннего"). Такое Т.-объект существует лишь сопряженно с внешним субъектом-наблюдателем (в полной власти языка, объективирующего его). В данном контексте Гуссерль предложил выделять четыре иерархии, четыре страты в конституировании телесного единства:
1) Т. как материальный объект;
2) Т. как "плоть" (живой организм);
3) Т. как выражение и компонент смысла;
4) Т. как элемент-объект культуры.
У живого Т. (2) — наличествует, по Гуссерлю, дорефлективный, "предобъектный" слой человеческой телесности — в нем проявляется как сознание моего Т., так и Т. "Другого" посредством "интерсубъективного опыта".

Плеснер: Живое Т. четко отграничено от своей Среды: оно суть граница самоё себя и эта же граница выступает как межа иного. Тем самым, по мысли Плеснера, живое Т. "приподнято" над плоскостью своего существования — оно имеет местопребывание, феноменологически утверждая его (в отличие от физических Т., лишь заполняющих соответствующее пространство).

Экзистенциальная территория моего Т. тем самым включила и Т. Другого. Сформулированная в этом контексте идея "зеркальной обратимости" в мире (см. Кэрролл), идея оптического обмена Т. друг друга способствовали конституированию идеи телесной промежуточности, образу и понятию плоти. Мое Т. и есть плоть, которую я впервые замечаю, сталкиваясь с Т. Другого.

По Мерло-Понти, Т. есть "непосредственное человеческое бытие" — "бытие сознания", "наша укорененность в мире": мы благодаря Т. и "имеем" мир и "принадлежим" ему.

23. Проблема построения общей социальной теории в социальной феноменологии. "Обоснованная теория"
«Обоснованная Теория»
(grounded system) — форма социологической теории, которая создана постепенно на основе тщательного натуралистского наблюдения выбранного социального явления. Как подчеркнули Глейзер и Стросс в "Открытии обоснованной теории" (1968), социологическое теоретизирование такого типа контрастирует со множеством абстрактных общих теорий "гипотетически-дедуктивного" типа Гипотетически-дедуктивные объяснение и метод).

Глэйзер и Штраусс обозначили этот вид обоснования теории как «обоснованная теория» (grounded theory). Она возникает из описания индивидами жизненного мира и среды, и реконструирует стратегии, которые выбирают представители культурного окружения, чтобы обеспечить свою идентичность, свою общность с другими и свое отличие от других. Она показывает символические значения, которые люди придают своим действиям и объективным условиям своей жизни. Внимание к отдельным случаям дает возможность обнаружить теоретические взаимосвязи. Поэтому этот открывающий метод качественного исследования предлагается именно для новых ситуаций и критических ситуаций. Эта эксплоративная (объяснительная) функция качественного исследования в обоснование теории охотно выдвигается как собственное достижение. Качественное исследование имеет преимущество перед количественным, так как его теории ближе к конкретным индивидам и ближе к структурам их мышления и действия. Они дают объяснения из существа дела.

Используют метод «аналитической индукцией».

24. Соц. феноменология и теория модернизации

запись создана: 13.05.2009 в 21:03

@темы: сессия, учеба